Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

Внутренний голос молчал. Не дожидаясь более от него ответа, Омид обернулся к молодой няне, которая все еще стояла в дверном проходе и видела, как он из последних сил сдерживал крик души, а по перекошенному лицу потекли из покрасневших глаз тяжелые слезы. Лет двадцати пяти-двадцати шести, она тем не менее держалась стойко и не выдавала никаких эмоций. За свои годы она уже успела навидаться подобного, и сердце у нее разрывалось не раз. Потом оно снова срасталось, и свободного от шрамов места на нем уже не осталось.

— Ты мой папа, да? — снова услышал он детский голос позади себя.

Словно это был последний шанс, способный оживить его погибшее сердце — последнее, решающее, окончательное колебание частиц в воздухе, рожденное душой этой девочки, сидящей на смятой подушке в углу своей обветшалой кроватки, и воплощенное ее слабенькими легкими и неокрепшими голосовыми связками. Последний звук во всей Вселенной, после угасания которого необратимо наступит вечная тьма.

— Да… — сначала неуверенно, а после, кивнув несколько раз, уже смелее ответил Омид, утирая едкие соленые слезы с лица ладонями, словно омываясь ими и осознавая суть происходящего с ним изменения. Внутри него вдруг засиял яркий свет, и тело его теперь было не бумажным или медным, а самым настоящим — человеческим.

— А где ты был?

— О! — неосторожно громко выдал Омид и, немного от этого смутившись, улыбнулся. — А я тебе потом расскажу. Ты, наверное, мне не поверишь, но я так много путешествовал, что даже начал забывать твое имя, представляешь?

Девочка доверчиво кивнула.

— А ну-ка быстро напомни мне, как тебя зовут, а не то я забуду даже свое собственное имя.

— Джуди, — быстренько ответила она, улыбнувшись.

«Не выдавать чувства! Только не выдавать чувства! Не сейчас, не при ребенке…» — повторял он, но справиться с ними он уже был не в состоянии. Закрыв лицо руками, он сделал вид, якобы все вспомнил.

— Ах да! Ну конечно же — Джуди!

Незаметно смахнув предательские слезы с лица, он открыл его, и сейчас оно светилось и излучало Надежду, полностью соответствующую значению его собственного имени.

— У тебя такое красивое имя!

— А ты что, подрался? — поинтересовалась вдруг она.

— С чего это ты взяла? — удивленно спросил Омид, пытаясь незаметно повернуться к ней правой, не так явно поврежденной стороной.

— У тебя на лице шрам. У нас недавно тоже подрались мальчики и у одного из них шрам на руке теперь…

— Нет, это я случайно зацепился за ветку, — выдал Омид первую попавшуюся клише-версию появления шрама на щеке, несколько нарушив наказ Голоса говорить только правду.

— А ты сейчас опять уйдешь путешествовать? — прозвучал контрольный вопрос.

— Не-ет, что ты, Джуди! Хватит с меня путешествий, — облегченно ответил он.

— Значит ты с нами будешь жить? Ты что, наш всех папа будешь? — Джуди сползла с кроватки, захватив с собой маленькую плюшевую игрушку. — Смотри, папа, это моя собачка. Ее зовут Бека.

Омид почувствовал новую волну чувств, словно цунами готовых выплеснуться, и резко повернул голову в сторону окна, делая вид, что что-то там выглядывает.

— Нет, Джуди, — переведя дух, ответил наконец он. — Здесь я жить не буду. Я скоро ухожу, и мы пойдем вместе. Я пришел за тобой, дочка.

Вместо тонущего трупа перед глазами Омида в это мгновение возникла совсем другая картина: он и маленькая девочка-заложница сидят друг подле друга в наручниках, одними концами прикованных к трубе, а другими намертво схвативших их кисти рук, и он тихо шепчет ей: «Ты одна у меня осталась. Я пойду с тобой, малышка, слышишь? Ты не одна. Мы пойдем вместе».

Еще секунда, и у Омида начнется истерика, но всесильный тонкий голосок снова спасает ситуацию:

— Тогда я положу мои игрушки в сумку и мы пойдем, да?

— Да, а я на минутку выйду, ладно?

Не дожидаясь ответа, Омид выбежал наружу, и уже там, захлебываясь в собственных слезах, воззвал к молодой няне:

— Где здесь туалет?

Придя немного в себя, умывшись холодной водой и отдышавшись, Омид вернулся к ней.

— Вот видите. Вы — мужчина, и так вас эта девочка тронула. Вы уходите, а она остается, и таких, как она…

— Я забираю девочку с собой.

Последовал короткий диалог, наполовину — официальный, наполовину — по душам.

— Как вы думаете, ей… Джуди наверное нужно было бы попрощаться с друзьями, — поинтересовался Омид.

— Я бы не советовала делать этого, — ответила няня. — У нее тут особо и друзей-то не было. Плюс к тому еще другие увидят, что ее забирают…

— А они не будут спрашивать, куда она подевалась? Хотя, если я правильно понимаю, такое у них не в диковинку. Не в смысле, что их забирают в семьи, а что… они куда-то… ну, деваются…

Няня молча кивнула. Омид вздохнул в ответ.

— Ну что ж, моя дочь явно уже ждет меня, — заявил он и заторопился в комнату сна, где Джуди чинно сидела на кое-как застеленной кроватке, зажав подмышкой собачку и обеими руками держа за ручки не по ее размерам большую сумку с торчащими из ней сорочкой, зонтиком и еще чем-то длинным.

— Ну, идем! — скомандовала она.