Дора, Летиция нас породнилаcреди охотников на крокодилову этого крошечного сельца,где ни одиношенького подлеца.Сельцо — сиротка двадцатого века,но можно в нем «Доктор Живаго» прочесть.Есть здесь и библиотека,и библиотекарь есть.Его зовут Верхилио Диас —Вергилий по-нашему. Он чуть горбат.Его лицо так по-детски гордилось,когда он показывал, чем богат.Конечно, здесь были синьор Данте,сеньор Сервантес, и мистер Твен,и компаньеро Неруда, к чьей датенедавнего шестидесятилетияблагодарными жертвами его многопоэтиябыла сделана книжная выставкавлюбленно и чистенькона одной из – увы! – очень узеньких стен.«Я, наверное, первый русский в Летиции?» —«Русские, правда, здесь редкие птицы,но залетают и к нам, дон Еухенио.Может, прибавит вам вдохновениято, что был у нас русский писатель — Смирнов[8].Веселый был человек. Лихо бил на лице комаров». —«Какой из Смирновых?» — «Серхио. А дальше трудней – Серхевич.Я его не читал никогда, но вообще компаньеро сердечный.Его книг у нас не было, но как внимания знакион оставил нам несколько слов не на книжке своей, а на Пастернаке…»Потрясенно раскрыв «Доктор Живаго», я вправду увидел автограф,да и несколько слов, я сказал бы так — пышноватенько добрых.Что-то вроде: «От имени советских писателей столицы ярад, что вижу здесь книгу нашего классика. Вива, Летиция!»Мой Вергилий, не знавший подробностей нашего ада,чуть замявшись, спросил: «Дон Еухенио, вам это явно читать тяжело. Ну а может, не надо?» —«Спас он многих героев из тюрем… — ответил я с чувством стыда и печали.После стал председателем сборища, где Пастернака тогда исключали…»И ответил Вергилий подавленно и сокровенно:«Я, как библиофил, понимаю, что книга c автографом этим — бесценна».