И Дора долго не могла уснуть:«Какая твоя родина — Россия?» —«Да, как Макондо, лишь побольше чуть…» —«А люди?» — «Есть и добрые, и злые…» —«Еухенио, но ведь Макондо нет.Его придумал барранкильец Габо». —«Но если и придумал, то не слабо,и написал он в нем весь белый свет.В нем, как в Макондо, столько бедных, пьющих.Mне кажется в тоске от нищеты,что и Россию написали Пушкин,Толстой и Чехов, Гоголь». — «Ну а ты?»Я промолчал. Тогда она спросила:«А правда ли, что Маркес был в России?» — и спас меня мой собственный рассказ в полночной мгле, при свете ее глаз:«Когда приехал к нам в Россию Маркес,его я в Переделкино повез —он был колючим по-левацки малость,но я не видел в том больших угроз —ведь все-таки в стране картелей рос,и все, кто жили под «Юнайтед фрут»,те знали, как наручники их трут.Я предложил заехать на могилук Борису Леонидовичу. Гостьсначала промолчал и через силусказал, скрывая неприязнь – не злость,что не случайно Пастернак был признанобрадованным империализмом, —так ждавшим эту сахарную кость —что шум вокруг поэта был позорен —как он себя использовать позволил?Был Маркес мой любимец, а не идол,и Пастернака я ему не выдал:«Но он не прятал «Доктора Живаго».Он знал, что «корень красоты – отвага».Он против игр циничных, лживых правиллюбовь над всей политикой поставил.Неужто вам всех высших чувств на светеважней монтекки или капулетти?Он разве начал сам скандал с романом?Им бить друг друга стали в рвенье рьяномкапитализм с феодализмом русским,а Пастернака позвоночник хрустнул…Нет гениев, что все-таки остались,использовать которых не пытались.Но это не вина людей, а драма…Мы завернем к могиле, или прямо?»«На кладбище», – сказал, подумав, Маркес, —замолк в нем журналист. Проснулся мастер.Так бережно он шел, войдя на кладбище,как будто под ногами были клавиши.Когда-то мой отец мне говорил:«Запоминай, но не играя в судьи,как люди ходят около могил,и это тебе скажет, что за люди».О золотую краску руки выпачкав,шел романист-Мидас, почти на цыпочках.Фантазия искусства больше истиныи страны те, которые написаныпером рассвобожденной гениальности,реальней, может быть, самой реальности.Шел Маркес. Он тихохонько высмаркивался.Вгляделся в нежный профиль неспроста,и еле шевельнулись губы Маркеса:«Какая на могиле чистота…»