Счастье-то какое!

Лесе было пятнадцать с половиной, когда Макс пригласил ее к себе в общагу «на днюху». «Днюха» была многолюдная, шумная, со странными приездами-отъездами знакомых какого-то Хмурого, с девушками гораздо старше Леси, с обильной выпивкой и походами «за догоном», с криками на всю общагу: «Макс – наш пацан!» К шести утра они с Максом остались в комнате одни. Тогда-то всё и случилось. Леся даже не особенно поняла – как это произошло. Просто Макс притянул ее к себе и, дыхнув алкоголем, прошептал: «Ты – мой главный подарок». И Леся сдалась. Голова кружилась от выпитого, Макс казался таким нереальным, да и вообще всё вокруг казалось сном, как тогда, в четырнадцать лет. Леся хотела было заикнуться про защиту, но так и не решилась произнести стыдное слово «презерватив». Однажды лет в десять Леся спросила у матери, что это такое, и получила ответ, что такие вопросы задают только шалавы. С тех пор это слово казалось Лесе гадким, неприличным. «Ну он же знает что делает», – подумала Леся и закрыла глаза.

Было не больно, вообще никак. Леся плыла по черной реке, окруженная плотным кольцом тумана. Река тащила куда-то ее тело, утаскивала в водовороты, затягивала в воронки и, наконец, в десять утра выплюнула из своего чрева на панцирную кровать к Максу, где Леся себя и обнаружила.

Она встала, быстро оделась, погладила на прощание Макса по темным кудрям и вышла из комнаты. «Спасибо за подарок, малыш», – сонно промямлил Макс на прощание и повернулся на другой бок.

Они еще встречались с Максом пару раз. Но вот странность – после той ночи Макс вдруг стал Лесе неприятен. Его поцелуи больше не будоражили ее, а зеленые глаза не восхищали. Хотелось отмотать время назад и «чтобы ничего этого не было» – ни дурацкой «днюхи», ни «провожаний». Макс эту перемену в Лесе заметил, но отнесся к ней философски:

– Вы, бабы, сами не знаете, чего хотите, – сказал он в очередную их встречу в коридоре общежития. – Ладно, не хочешь – не надо. Чё я, не вижу, как ты от меня гасишься? Телок нормальных до фига, ты не единственная вообще-то.

Сказав это, Макс ушел в свою комнату и провожать Лесю в тот вечер не стал. Больше Леся в общагу не ходила.

Через два месяца Леся поняла, что беременна. Но рассказать матери об этом решилась только когда начал выпирать живот. Мать поначалу кричала, что воспитала проститутку, но тут Леся в первый раз за свою жизнь огрызнулась и напомнила ей, что своего отца она так-то тоже ни разу не видела. Мать быстро перевела разговор на другое и больше Лесю ни в чем не обвиняла.

Пришлось уйти из школы, из одиннадцатого. «Но это не так уж и страшно, – размышляла Леся, – девять-то классов есть, поступлю потом в какой-нибудь колледж».

Беременность проходила легко, Леся как будто не заметила ее. Снова начала рисовать в тетрадке, но уже не принцесс, а маленьких девочек, играющих то с котятами, то со щенками.

В середине января родился мальчик. Андрюша. И жизнь закрутилась, ощетинилась, понеслась полноводной рекой куда-то – сначала хлопоты с младенцем, потом пришлось выйти на работу в ларек, потом кладовщицей в магазин, сына устроила в садик, появился ухажер Сережа, который всё набивался в мужья, но по причине «запойности» был отвергнут, потом Виталик, потом Илья… Леся мужчинам нравилась, но все они были «не то». От Виталика неприятно пахло потом, Илья заикался… Не то чтобы Леся была гордая, но с годами появилась в ней какая-то самодостаточность и даже самоуверенность, не хотелось ей размениваться на «абы что». А «тот самый» никак не появлялся в ее жизни. Так и жила она с мамой и сыном в хрущевке. Надо сказать, что несмотря на предсказания местных старух-соседок, которые утверждали, что «эта шалава малолетняя ребенка как пить дать на мать скинет», матерью Леся была хорошей. По вечерам бежала к сыну с работы, покорно играла с ним и в лошадку, и в паровозики, а чуть позже в бэтмена и в человека-паука. Шила ему на праздники костюмы пиратов и рыцарей и даже прочитала две книги по детской психологии.

Леся уже работала в тубдиспансере кастеляншей, когда появился «тот самый». Пришел в их отделение проведать друга, был навеселе, громко смеялся и отпускал проходящим медсестрам комплименты. Ну и Лесю не обделил. А Леся возьми да и нагруби ему в ответ, мол, «еще всякое хамло будет задницу мою оценивать». На следующий день «тот самый» приехал с коробкой конфет – извиняться. Так и закрутилось. Того самого звали Владимиром, а чуть позже Володей. Вовой он называть себя запрещал.

Графика встреч у них никакого не было, просто в очередной вечер раздавался звонок и его голос, всегда немного навеселе, с придыханием, произносил в трубку: «Принцесса, а поехали в ночь?» И тогда Леся просила мать забрать Андрюшку из садика и неслась к своему принцу на другой конец города.