Счастье-то какое!

Я устремила взгляд в ясное пространство и попыталась сделать сильный вдох, удерживая сознание на грани помешательства. Ничего не вышло. Мне казалось, что каждый встречный меня узнаёт в лицо, куда бы я ни направила стопы, всюду шли, ели кукурузу и чебуреки, пили пиво, загорали, плавали на резиновых крокодилах читатели газеты с миллионными тиражами! Куда ни прилети – где ты бывала-выступала (и не по одному разу!): Архангельск, Абакан, Волгоград, Владивосток, Омск, Томск, Челябинск, Чебоксары, Тверь, Кандалакша, Мурманск и Тагил, Якутск, Хабаровск, Нижневартовск и Сургут, Нефтеюганск и Астрахань, Белгород, Курск, Петропавловск-Камчатский, Камень-на-Оби, Южно-Сахалинск… Везде они! А дальше больше – Греция, Австралия, Египет, Израиль, Казахстан, Киргизия, Америка, Молдова – ползет подземный змей, ползет, везет людей, и каждый – со своей газетой (со своей экземой!) жвачный тик, газетный костоед, жеватели мастик, читатели газет… ни черт, ни лиц, ни лет…

Вечером я улетела в Москву, не простившись с организаторами фестиваля. Меня встретил очумелый Лёшик, вахтерша показала ему газету. Старик-отец еще не видел свою дочь в криминальной хронике, его спасло то, что он прихворнул. Временами, ни с того ни с сего, без всяких признаков простуды, у него подскакивает температура и падает чуть не до истока – если принять аспирин.

Лёшик его спрашивает:

– А что вы чувствуете при этом? Вам холодно – или что?

– Ни жарко ни холодно, – тот отвечает с мудрой улыбкой. – А уже всё равно.

Этот-то номер я и передала адвокату. Мы встретились в Венском кафе напротив Третьяковки: деловая сухопарая блондинка с короткой стрижкой, юбка-карандаш, очень положительная – Кассандрова ее фамилия, меня это, конечно, впечатлило. Кассандрова заказала напиток со льдом из… базилика, я – сырники, в кафе я всегда ем сырники со сметаной, это недорого и вкусно.

Мы обсудили план действий.

Выставить требования редакции:

1. Принести публичное извинение.

2. Изъять из обращения остаток тиража (хотя это нереально – пускай почешут репу!)

3. В счет погашения морального вреда, причиненного их гребаной публикацией, выплатить М. Л. Москвиной денежную сумму в размере…

– В какую сумму вы оцениваете свои честь и достоинство? – серьезно спросила Кассандрова.

– В миллион, – сказала я не раздумывая.

– Один?

– Один, – кивнула я.

Кстати, если кто не в курсе – услуги адвоката весьма недешевы, буквально каждый шаг требует немалых финансовых вливаний. Скажем, письмо в газету могла бы я и сама настрочить, но опытный глаз, предупредила моя защитница, мигом отличит – когда пишет жалобу «тётя Маня», а когда юрист. Потом разные технические хлопоты – отнести, принести, отправить, получить и так далее. У нас, например, закрыли почтовое отделение. Куда-то ее перевели, неизвестно куда.

– Безобразие! – возмущался Лёша. – Самое святое, что изобрело человечество, – это почта. Почтальон умирать будет – встанет и пойдет! Даже в Гражданскую войну почта работала…

Месяц им на раздумье, как половчее извернуться и ускользнуть от ответственности за свой косяк, для чего они держат закаленный в подобных передрягах юротдел, всегда готовый к выгораживанию своих папуасов.

Внезапно выяснилось, что и моя Кассандрова намерена двинуться в атаку с напарником, он по профессии геодезист, инженер, но учится на адвоката, хотя совсем взрослый человек, папа у него художник Гололобов – прославленный социалистический реалист, автор картины «Взятие Берлина», широко известной по энциклопедиям и хрестоматиям советской живописи. Старик и сейчас в строю, а его сын Федя – оказался на редкость талантливым стратегом и «может всегда придумать что-то интересное, если мне в голову ничего не придет!» – сказала его партнерша.

С Федором Гололобовым я так и не познакомилась, только получила страницу паспорта с мутной фотографией для оформления доверенности – в том, что они с Кассандровой вправе защищать мои интересы во всех судах судебной системы Российской Федерации, и поскольку дело у нас тонкое, таящее неожиданные взлеты и изгибы – в поисках справедливости дойти до третейского суда, мирового суда…

Страшный суд я не стала включать в нотариальную доверенность, надеясь, что дотуда распря не докатится.

Обуянные жаждой мести, мы с Лёшей напрочь забросили хозяйство. Все мысли были о решительном бое. Я пошла в магазин, купила муку, соль, сахар…

– А порох? – Лёша спросил сурово.

Фантазия рисовала нам упоительную картину: вызванных на ковер газетчиков из отдела «срочно в номер» – как они стоят, потупив носы, понурив неправильной формы головы, с унылым и безучастным видом, с темными улыбками. Между тем главный, который наверняка во время учиненного ими ералаша охотился в Африке на львов, – мечет с Олимпа громы и молнии. А с них – как с гуся вода.