Клубы пара курчавились над окном, около которого Григорий разглядывал в зеркальце свою намыленную щеку. Сперва, когда брился, он, сколько ни смотрел в зеркальце, видел в нем только ее лицо: узкие брови, большие глаза с голубинкой, карие крапинки рассеяны вокруг зрачка по голубому. Глаза, переполненные солнцем. Такой она ему нравилась больше всего. Он видел ее в овальном зеркальце, которому полагалось отражать лишь его яростно намыленную щеку. Потому и побрился плохо. А заметил это только тогда, когда все вещи уложил и мельком глянул в зеркальце. И сейчас снова порхала его бритва.
Телеграмму о своем приезде Григорий дал еще вчера и не сомневался, что Ирина его встретит. Поэтому не очень торопился, хотя и неприятно было ползти сзади всех.
Тесный вагонный проход напомнил ему проходы в цехах, где он совсем недавно «пробивал» резиновые прокладки для автоклавов. Он отдал этому немало сил, и в нем еще ярко жили и напутственные слова Юры, и дорога в Свердловск, и все, что было связано с резиновыми прокладками.
В Шелехове пускают цех ячеистых бетонов. В автоклав закатывается изделие на платформе, потом отверстие закрывают крышкой, и между крышкой и корпусом — резиновая прокладка. Два автоклава из-за этих прокладок не вводятся в строй...
— Четыре месяца ведем переписку с ленинградским и свердловским заводами. Четыре! — говорил Уралову управляющий трестом. — Слушай, Григорий! Рвани в Свердловск. Уж извини, что отпуск тебе все не даю. Но после поездки в Свердловск сразу пойдешь в отпуск.
И вот — Свердловск. Свердловский обком ВЛКСМ. Оттуда — в комитет комсомола, в заводской.
— На год вперед у нас приняты заказы, — говорит комсорг, огненно-рыжий парень. — Фондов нет.
— У нас же комсомольская, Всесоюзная ударная комсомольская стройка! — вкладывая в эти слова всю свою боль и страсть, бросает ему Григорий и надолго умолкает.
«Почему же не ругается? А? Не стучит кулаком по столу? Кулаки у него здоровые. Да и плечи не хуже моих», — думает рыжий комсорг и резко говорит:
— Идем к директору.
Огненный комсорг атакует директора. Но атакуемый неуязвим.
— Вот резолюция на вашем заявлении, — говорит директор холодно и протягивает Григорию бумагу. — Начальнику планового отдела. Тут я написал, чтобы он посмотрел, пришла ли оснастка.
— А я и не знал, что оснастку должен поставлять заказчик, — растерянно говорил Григорий, шагая по цехам за комсоргом.
Вечером они были в райкоме. Там шло бюро. В перерыве Григорий подошел к секретарю райкома комсомола. Так и так, не можете ли помочь.
— Сейчас продолжим бюро. Выступи и объясни все как есть.
На бюро Григорий был краток, а в конце сказал:
— Столько вложено усилий, столько мужества, а вот из-за этих резиновых прокладок такую резину потянули, аж стыдно людям в глаза смотреть.
Когда сел на место, получил записку от секретаря комитета комсомола Уралмаша:
«Приди после бюро ко мне, подумаем».
Это было в субботу. Секретарь комитета комсомола Уралмаша вызвал комсомольского вожака нужного цеха. Договорился с ним. И комсомольцы, оставшись на воскресенье, сделали Григорию три вида оснастки. В понедельник он увез их на тот самый завод резинотехнических изделий. Там огненный комсорг уже настроил своих ребят.
— Моя гвардия не подведет.
В понедельник же дали первую пробу. Она не удалась. Но вторая в тот же самый понедельник получилась. И во вторник весь заказ был выполнен.
— Слушай, Костя, — тряся жесткую, точно костяную, руку огненного комсорга, благодарил Григорий, — проследи здесь, чтобы отгрузили. А я махну в аэропорт, самолетом постараюсь отправить.
Григорий оказался в аэропорту быстро. Громоздкий, с запухшими глазами начальник отдела перевозок слушал Григория так, словно и не слышал его, потом сипло приказал в телефонную трубку:
— Поступит груз с РТИ. Заказчик — трест «Иркутскалюминстрой». Отгрузить первым же самолетом. Если в вашу смену не получится, запишите в журнал, чтобы проследили за незамедлительной отправкой, — положил трубку и отвернулся, отрезав Григорию возможность поблагодарить его.
— Шелехов! Мне управляющего «Иркутскалюминстроя»! — через пять минут кричал в трубку Григорий. — Докладываю! Прокладки сегодня улетят!
Ему не поверили.
Но в тот же день прокладки прибыли в Шелехов. Они, эти прокладки, уже пошли в дело теперь, когда Григорий выходил из вагона в Куйбышеве.
...Григорий взялся за поручень, посмотрел влево, потом — вправо. Она стояла в темно-голубом платье. Не только глаза, но и все лицо ее было переполнено солнцем.
Уже в общежитии, когда он надевал чистую рубашку и завязывал галстук, она подумала:
«Можно бы чуть поярче выбрать. И не такой пестрый. Надо ярко, но не надо пестрого. Но скоро уж буду выбирать ему я... Как он раздался в плечах! И взгляд зорче. Гришка! Милый!»
— Ты готов?
— Да!
— Попьем чаю.
«Помнит, как я люблю», — отметил он, видя, что чай она ему налила не крепкий и придвинула кусковой сахар и конфеты «Снежок» — его слабость.
После чая поехали к родным Ирины. Вот и их домик. Дверь открыла мать. Как она постарела!
— Здравствуй, Гриша, — совсем по-родственному поздоровалась она, вытирая руки о передник.