Счастье. Двадцать семь неожиданных признаний

Развернулся и, вколачивая в грязь ботинки, ушел по проспекту в совершенно противоположную сторону от той, которую выбрал водитель Игорек для страховочной парковки на тот случай, если шефу не понравится хождение в народ.

* * *

– Наталья.

Материн голос в трубке всегда продирал ее насквозь, похлеще Петербурга и его погодных условий. Впрочем, и Северный полюс бы не сравнился. Они никогда не любили друг друга – не для того на небесах сплетали эти ниточки, там ткали этот коврик для гладкой шелковой ткани приличной генетики, для рационального использования того, что природа дала и чем родители постарались, для заслуженного места в семейном альбоме и для всего, что делает человека достойным членом общества, желательно – с выдающимися заслугами перед ним. Точнее, не так. Мать никогда не любила Наталью – скорее терпела, а Наталья стремилась искупить свою урожденную вину хотя бы выслугой лет. Мать была богиня – в юности необыкновенной красоты и достоинства, чем-то похожая на героиню фильма «Покровские ворота» Маргариту, в которую был влюблен шалопай Костик, в возрасте женского расцвета – полна зрелой красоты и достоинства, а сейчас, на излете своих семидесяти и Натальиных сорока трех, приобрела достоинство, лоск и внешность вдовствующей герцогини. Наталья фильм «Покровские ворота» любила, но каждый раз, когда на экране появлялась это эфирное создание с каменным надменным лицом, внутренне ежилась. Мать преподавала, ее до одури боялись студенты, награждало мировое научное сообщество, и ей было чем гордиться – в отличие от никчемной дочери.

– Наталья, ты все еще не дома, – утверждение.

– Нет, мама, задержалась на работе. Сдаем номер, – зачем-то соврала Наталья, хотя номер сдали в печать еще вчера.

Мать взяла шекспировскую паузу, внутри натянутого молчания которой Наталья практически услышала все, что в нее было вложено, – и зачем ты выбрала журналистику, и две копейки в своей редакции, и незамужество, и стакан воды, и что все дочери ее подруг уже воспитывают собственных внуков на Лазурном Берегу.

– Ты собираешься ехать домой? В конце концов, в такое время женщине любого возраста уже неприлично совершать одинокие променады по темным дворам.

– Да, я уже вызвала такси, оно подъезжает.

Наталья, отчаянно озираясь, принялась мысленно умолять дорогое мироздание, чтобы вот эта вот ободранная тачка, нелепо разворачивающаяся на противоположной стороне, оказалась наконец-то этим самым чертовым шестым по счету такси, которое ей, сломив сопротивление отдела качества и дикий шум в баре, удалось вызвать. Машина остановилась перед ней, Наталья открыла заднюю дверь и замешкалась на секунду в попытке прекратить разговор, как вдруг мимо ее ноги, совершенно невозмутимо и неторопливо прошествовала огромная рыжая дворняга, залезла на заднее сиденье и уселась на нем в почти человечьей позе. Посмотрела на водителя, потом на Наталью – че ты, мол, стоишь? Садись, домой поехали.

– Мама, – сказала Наталья, – я тебе перезвоню.

– Что-то происходит? На тебя напали? – демонстративно спокойно спросила мать с интонацией «а ведь я сто раз тебя предупреждала».

– Нет, мама, на меня не напали. Я просто очень занята, – сказала Наталья, повесила трубку, залезла на заднее сиденье рядом с невозмутимой дворнягой и захлопнула дверь.

– Э-э-э, девушка!.. Это твоя собака?!.. Не было в заказе про собаку!.. За собаку доплачивать надо!.. – взволновался бородатый парень в кепке с огромной надписью «Мазерати» спереди и биркой «Мейд ин Чайна», торчащей сзади.

Наталья развернулась корпусом к собаке и пристально на нее посмотрела. Собака отвернулась, задрала длинную худую лапу и принялась вылизывать неприлично большие «бейцы!..» – снова раздался в ее голове радостный голос мэтра Гурченко.

– Поехали. Я доплачу, – сказала она.

* * *

– Слушай, ну это ведь всего лишь сделка. Что ты теряешь? – усмехнулся Локи и принялся крутить золотую запонку на белоснежном манжете, торчащем из синего пиджачного рукава. Этот грязный барчик он выбрал специально – шоковая терапия, раскачка эмоционального фона. Его братцы были настолько рафинированы и изнежены настоящим будущим, что уже забыли, как скакали голышом с чреслами, прикрытыми лишь куском фигового листа по скалам и лесам в условиях абсолютной антисанитарии.

– Да ничего я не теряю, – улыбнулся Гермес. Он Локи знал давно, поэтому все его трикстерские штучки чуял еще на подлете, еще когда они только начинали оформляться в замысел в этой рогатой голове. – Мне просто скучно. Бармен, дайте эспрессо, пожалуйста, и посчитайте нас.

– Вот именно что скучно!.. – приободрился широкоплечий огненнобородый Лугус, не так давно прибившийся к этой божественной могучей кучке. – Мне тоже скучно. Давай, заключи с ним пари. Кстати, ты платишь.

– Я всегда плачу. А ты что думаешь? – усмехнулся Гермес и уставился на Ра, задумчиво рассматривающего безупречные ногти.

– Я думаю, что это неплохая идея. В конце концов, мы столько лет наблюдали за тем, как люди отравляют друг другу существование, что немного доброты не повредит. Жертвенной, конечно. Как без этого.