Счастье. Двадцать семь неожиданных признаний

– Мы ржали всей компанией. Очень смешно. У тебя случайно не осталось нормальной фотографии, не раскисшей? Вообще бросай ты реветь. Все как-нибудь разрулится.

– Осталось!.. У меня вагон фотографий!.. – снова заревела Наталья и ткнула телефоном ему в нос.

– Знаю я это свиное рыло.

– В смысле – знаешь?! – моментально обсохла Наталья.

– В коромысле. У меня есть партнер по бизнесу, он управляет частной киностудией. Продакшен-студией. Или как там у них. Так вот, это свиное рыльце у них уже три дня живет на проходной, палкой не вышибешь, я его вчера там видел, когда заезжал. Его там охранник ночной кормит и греет у себя в будке.

– Ты уверен, что это он?

– Совершенно, такое ни с чем не перепутаешь и не развидишь потом. Как это зовут хоть?

– Чаушеску.

– Вот сразу видно зрелую барышню из интеллигентной семьи.

* * *

Гермес шел по коридору студии, за ним, преданно глядя в широкую прямую спину, семенила секретарша, нагруженная планшетом, ноутбуком и боксом с фотографиями, два стилиста (один имиджмейкер) и еще несколько человек неопределимой принадлежности.

Навстречу ему по коридору шла Катерина, только что проснувшаяся знаменитой в связи с главной ролью в историческом сериале, выходящем в прайм-тайм на самом главном федеральном канале, где она сыграла самую настоящую шальную императрицу, – шла, покачивая всем телом и особенно длинными изящными руками в широких рукавах летящего шелка, взмахивая пружинами кудрей, подпрыгивая и светясь.

Гермес услышал снова этот звук – как будто где-то внутри с резким звуком оборвалась пружина, удерживающая ключ музыкальной шкатулки, и дребезжащая музыка понеслась вскачь, неуправляемая, неконтролируемая, разрывающая грудную клетку и голову. Немного подкатило к горлу, и все вокруг покрылось неравномерными пятнами сусального золота. Он собрался, улыбнулся издалека и уже было открыл рот, чтобы поздороваться и завести беседу, но Катерина, все так же улыбаясь и подпрыгивая, демонстративно прошелестела шелком мимо – прямо до зеркала, потом достала телефон, повернулась выгодным профилем, надула губы и быстренько запилила селфак в инстач, лаконично подписав «Звезда ващет».

* * *

– Наташа, – сказал однажды Иван Витольдович, поглядывая поверх очков на развалившегося на веранде в солнечном пятне Чаушеску, – тебе не кажется, что твой диктатор немного разжирел?..

– Не немного, – флегматично заметила Наталья, поглаживая пальцами ноги голое пузо диктатора, беспардонно распластанное по мозаичному полу, – он набрал килограмма три, если не пять. Но вообще это счастье.

– Счастливый колхоз имени толстого диктатора, – фыркнул Иван Витольдович, – дирижаблем срочно вылетел в красивое высокотехнологичное будущее, влекомый собачьей упряжкой.

– Такое, да, – согласилась Наталья. – Знаешь, одна моя подружка говорит, что счастье – это как цветная капуста. Кто-то любит, кто-то нет, кто-то не определился. В зависимости от того, с чем готовить и как подать.

Люба Гурова. Счастье в личной жизни [23]

Незапный мрак иль что-нибудь такое

Не люблю разговоров о счастье и смысле жизни. Даже в нетрезвой компании умный человек такого разговора не начнет. А начнет – значит, что-то неладно. Начнут философствовать. Я выпью больше, чем нужно, постараюсь не высказываться. Потом, если запомню, что говорила, будет неловко. Что тут можно придумать? Содержание поздравительной открытки. Здоровья, успехов, счастья в личной жизни. Мрачнею, как Атос.

Или начнут разбирать между секундной эйфорией счастья и длящейся тишиной довольства и чувства выполненного долга. Пойдут перебирать цитаты: «покой и воля», «никогда, никогда не женись, мой друг», «счастливые семьи похожи», «никто еще не сказал, умирая: жаль, что так мало провел совещаний».

Как будто сожаления на смертном одре годятся, чтобы понять, чего всю жизнь хотел. Как будто вопрос «чего хочу» годится для того, чтобы устроить какое-то счастье. Как будто наши желания – в их числе желание что-то понять – так уж многого стоят.

Читатель популярных книжек о нейрохимии поведения (их выходит много; изучение поведения покупателей и избирателей – область, в которую охотно направляют деньги, ведь отдача легко конвертируется) вбросит в разговор о религиозных чувствах идею гормонов, которые современному человеку заменяют характер. И разговор, уйдя от религии и морального императива, станет как будто бы веселее. Дофамины, окситоцины. Выработал – и молодец. Счастье в твоих руках.