Счастье. Двадцать семь неожиданных признаний

– Эй, мальчик! – позвал его я. Он остановился и осторожно поднял голову.

– Яблоко хочешь? – спросил я его.

Он кивнул.

Тогда я кинул ему яблоко в траву. Под окнами у Колупаева как раз росла трава.

Он поднял и тоже начал жевать. Потом задумался.

– А оно мытое? – спросил гражданин.

– Конечно! – ответил я.

И кинул еще одно. А потом еще.

Колупаев посмотрел на меня бешеным глазом.

– Лева! – сказал он. – А ты знаешь, что если продать эти яблоки по двадцать копеек кило, хотя бы пять килограммов, то целый рубль получится? Тебе это в голову не приходило?

Но я продолжал кидать и кидать эти яблоки.

Была у меня такая страсть – кидаться из окна, или поливаться. Тут ничего не могу сказать, действительно, страдал я таким психическим заболеванием в детстве. Или физическим.

Гражданин внизу бросил свой велосипед, снял рубашку, набрал в нее яблок и куда-то убежал.

Вернулся он не один.

Две девочки, которых я никогда в жизни не видел, протянули к нам руки и стали просить тихими голосами, чтобы я бросил яблок и им. Они ловили их, одно за другим, с каким-то очень звонким визгом, от которого я затыкал уши, и куда-то там складывали. Так я им покидал яблок пять или шесть, и в этот момент из колупаевского дома стали выходить возмущенные граждане.

– Ты что делаешь? – возмущались они. – А нам?

– А чего вам-то? – кричал Колупаев сверху. – А по двадцать копеек кило не хотите?

– Не хотим! – кричал в ответ какой-то старичок пенсионер.

– А по десять?

– Тоже не хотим!

– Ну может, тогда подниметесь на второй этаж и так возьмете?

– Кидай! – закричал пенсионер. – А то я на тебя в милицию напишу!

Колупаев вздохнул и начал кидать.

– Прекратите безобразие! – закричала какая-то женщина.

Но ее почему-то никто не слушал.

Яблоки валялись в траве. Некоторые уже на асфальте. Наш двор быстро покрылся яблоками.

Некоторые забирали и уносили. Некоторые ели прямо тут.

Вскоре к нам присоединился Сурен.

– Товарищи! – надрывался он. – Не создавайте панику и беспорядок. Организуйте живую очередь! Выберите старшего!

Люди стояли под балконом, протягивая к нам руки.

Это было и страшно и весело.

После Сурена на балкон набилось еще человека три – Леха, Серега-маленький, Женька. Все прицельно кидали яблоки в какого-то сумасшедшего человека, который увертывался, хохотал и подбирал их с земли. Человек этот был явно ненормальный, но кажется, я его знал, потому что иногда он подмигивал и делал рожи.

Девчонки, те, что пришли с самого начала, жалобно ныли, чтобы мы и их взяли с собой на балкон.

Во двор въехал милиционер на мотоцикле с коляской. Он минут пять смотрел на то, что мы делаем, потом набрал яблок в фуражку, погрозил нам кулаком и уехал.

Людей почему-то не становилось меньше. Изумленные увиденным, они рассказывали об этом своим знакомым. Знакомые приводили других знакомых. Те третьих. И так далее.

Двор заполнился чужими, посторонними людьми. Все хотели яблок. Но не просто яблок, а тех, которые мы кинем им с балкона.

– Все, я больше не могу! – задыхаясь от смеха, сказал Колупаев. – Нас в тюрьму посадят.

Пришла из церкви мать Колупаева, очень злая, потому что раздать яблоки так и не удалось, даже нищим, зато нашелся один самогонщик, который согласился взять один мешок даром.

– А когда? – спросил Колупаев.

Она замахнулась на него полотенцем, накричала и велела нам убираться прочь.

Но снизу кричали хором:

– Кидай! Кидай!

Мать Колупаева вышла на балкон и скептически осмотрела дело наших рук.

– Ну хоть один мешок-то раскидали? – скептически спросила она.

– Почти! – крикнул Колупаев на радостях, что его простили, и помчался вниз.

Там он выложил из бросовых яблок на траве знаменитые слова «миру мир».

Кто-то из жильцов первого этажа наконец догадался вынести стол, потом еще один, потом стулья. Поставили водку, вино. Чистые тарелки. Закусывали яблоками.

Лехи Бурого отец играл на гитаре и пел песни:

– «Севастопольский вальс, золотые деньки!»

Встал строгий мужчина и сказал:

– Друзья! Дорогие мои товарищи! Давайте вспомним в этот прекрасный летний день тех, кто не дожил до мирной жизни!

И опрокинул в себя большой стакан.

Бабки затянули:

– «Хасбулат удалой, бедна сакля твоя!»

Вроде бы решили устроить танцы, но в этот момент начался футбольный матч. Мужчины начали расходиться.

Было 19 августа. Конец лета. Солнце уже садилось.

Я посмотрел на Колупаева, виновника этого торжества. Он был, как говорят фотографы, в контражуре, то есть его круглая большая голова заслоняла от меня солнце, и я видел только сияние, расходившееся от его волос в разные стороны.

Ему тоже дали попробовать вина, он был красный и смотрел себе под ноги. Стеснялся.

Мать держала его за руку.

Тут приехал самогонщик на чужом «москвиче» и хотел забрать оба мешка. Но мать Колупаева не согласилась.

– Договаривались на один, вот и берите один, – сказала она. – Нам тоже нужно.

Самогонщик оглядел наш двор. Он был весь завален яблоками.

– Ладно, – сказал он покладисто. – Как хотите.

Максим Андреев. Лекарство от смерти [18]