Читаем Сборник статей полностью

Случаю, погрузившему нас в необычайную нерешительность, мы ответили избытком причинности и неизбежности. Гипертелия — не случайность в эволюции некоторых видов животных, а такой вызов неизбежности, который отвечает возрастающей неопределенности. В системе, где вещи все больше и больше предоставляются случаю, неизбежность поворачивается к исступлению и развивается за счет элементов до тех пор, пока последние не охватят целиком всю систему.

Поведение раковой клетки (гипервитальность в единственном направлении) ведет к гиперспециализации объектов и людей, к операциональности малейшей детали, к гиперсигнификации мельчайшего знака: это лейтмотив нашей повседневной жизни, а также секретная язва всех тучных и раковых систем, систем коммуникации, информации, продукции, деструкции — все уже давно перешло за пределы своей функции, своей потребительной стоимости, чтобы взойти на призрачную эскаладу неизбежности.

Истерия, противоположная истерии неизбежности: истерия причинности, соответствующая одновременному стиранию начал и причин; фанатичный поиск начала, ответственности, референции, попытка исчерпать феномены, доведя их до бесконечно малых причин. Но также сложность генезиса и генетики, к различным наименованиям которых восходит психоаналитический палигенез (вся гипостазная психика раннего детства, все знаки, ставшие симптомами), биогенетика (все насыщенные фатальным расположением молекул вероятности), гипертрофия исторического поиска: все объяснять, все приписывать, все снабжать ссылками вплоть до исступления… Все это происходит от фантастического нагромождения живущих друг за счет друга ссылок. Здесь также разыгрывается нарастающая исполнительная система безо всякого отношения со своей целью. Все это восстанавливает кровотечение объективных причин.

Феномены инерции разрастаются. Размножаются застывшие формы, и рост замораживается в разращении. Такова форма гипертелии, форма идущих дальше своего собственного конца: у ракообразных существ, отдаляющихся от моря (к каким секретным концам?), не остается времени вернуться обратно. Разрастающийся гигантизм статуй острова Пасхи.

Щупальцевая, выпуклая, разращенная, гипертельная: такова судьба инерции насыщенного мира. Отрицать гиперфинальностью свой собственный финал, не правда ли, это также раковый процесс? Реванш роста в разращении. Реванш и сложение скорости в инерции. Массы также вовлечены ускорением в этот исполинский процесс инерции. Масса есть этот разращенный процесс, ускоряющий гибель всякого роста. Это кольцо, о-кольцованное чудовищной финальностью.

Exxon: американское правительство требует у межнациональных корпораций всеобъемлющего отчета обо всей их деятельности в мире. Результат: двенадцать томов в тысячу страниц, для чтения которых, а тем более для анализа, потребовалось бы много лет работы. Где же информация? Следует ли отыскивать диететику информации? Нужно ли обезжиривать ожирение, жирные системы, и создавать институты дезинформации?

Невероятная разрушительная сверхпотенциальность стратегического вооружения — она сравнима разве только со всемирным демографическим разращением. И то, и другое, как это не кажется парадоксальным, имеет одну и ту же природу и отвечает одной и той же логике разращения и инерции. Триумфальная аномалия: их не унять никакими принципами права и меры, они взаимно увлекают друг друга. И самым ужасным является то, что здесь нет никакого прометеевского вызова, никакого излишества страсти и гордости. Просто кажется, что вид преодолел специфическую таинственную точку, откуда невозможны ни регресс, ни снижение скорости, ни торможение.

“Тягостная идея: что за некоторой определенной точкой времени история больше не была реальной. Не отдавая себе в этом отчета, весь человеческий род внезапно утратил бы реальность. Все то, что прошло бы с тех пор, совсем больше не было бы правдой, но мы не смогли бы в этом удостовериться. Нашей целью и нашим долгом было бы в настоящий момент обнаружение этой точки, и до тех пор, пока мы не обладаем ею, нам следовало бы упорствовать в нынешнем разрушении”.

Канетти[48]

Dead point: мертвая точка, в которой всякая система переступает неуловимую границу обратимости, противоречия, сомнения для того, чтобы войти живой и невредимой в не-противоречие, в свое собственное растерявшееся созерцание, в экстаз…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология