О: Изъ многихъ различій укажемъ на нѣкоторыя. Во-первыхъ, въ храмахъ нашихъ одинъ престолъ во образъ единства Церкви: если хотятъ имѣть другіе, то устраиваютъ особые придѣлы, отдѣленные стѣною: это то же, что особенные храмы — съ особымъ престоломъ каждый. Такъ было и въ древности: «У насъ одинъ престолъ, — говоритъ св. Игнатій Богоносецъ, — подобно тому, какъ одинъ епископъ съ пресвитерами и діаконами». Напротивъ, въ костелахъ устрояется по нѣскольку престоловъ, не отдѣленныхъ другъ отъ друга стѣною, такъ что и здѣсь есть отступленіе отъ древняго христіанскаго обычая. Во-вторыхъ, въ нашихъ храмахъ престолы или придѣлы со своими престолами, всегда устрояются въ одну сторону, и при томъ еще литургія въ одно и то же время совершается на одномъ престолѣ, что и даетъ предстоящимъ во храмѣ одно направленіе, объединяетъ ихъ молитву въ знаменіе единства Церкви и братства христіанскаго. Напротивъ, въ костелахъ престолы или алтари устрояются, какъ попало, по разнымъ сторонамъ и угламъ, такъ, что стоя лицомъ къ одному, придется очутиться бокомъ, спиной къ другому. И такое неприличное стояніе бываетъ во время самой литургіи, которая можетъ совершаться въ одно и то же время на нѣсколькихъ престолахъ, такъ что и молящіеся должны раздробляться по престоламъ и, такъ сказать, раздроблять свою молитву. Въ-третьихъ, престолы въ православныхъ храмахъ стоятъ посреди алтаря и имѣютъ четыре стороны, сообразно 4-мъ сторонамъ свѣта, знаменуя тѣмъ всемірность единой жертвы Христовой, а у латинянъ престолъ не выдвинутъ на средину алтарнаго мѣста, какъ было, однако, въ древности и въ костелахъ, а прижатъ къ стѣнѣ, за то значительно возвышенъ. Эта возвышенность даетъ возможность ксендзамъ сосредоточивать на престолѣ всю красоту, весь блескъ костельнаго убранства, такъ что кромѣ распятія, св. сосудовъ и др. необходимыхъ принадлежностей, на престолѣ бываютъ у нихъ стороннія вещи, напримѣръ, зеркала, цвѣты, что все точно можетъ поражать, привлекать глазъ. Престолъ въ нашихъ храмахъ устроенъ проще, зато въ немъ болѣе священнаго знаменованія, особенно потому, что на немъ всегда еще находится и образъ Христа, Учителя вѣры — Евангеліе, которое, къ удивленію, позабыли латиняне ставить на своемъ престолѣ. Въ-четвертыхъ, въ костелахъ при престолѣ нѣтъ жертвенника для проскомидіи, какой есть въ православныхъ храмахъ и былъ въ древности подъ именемъ предложенія. Подобіе проскомидіи, состоящее, впрочемъ, только въ облаченіи священника, вырѣзкѣ опрѣснока и приготовленіи св. сосудовъ, совершается въ ризницѣ. Въ-пятыхъ, алтарь въ костелахъ не отдѣленъ иконостасомъ, какъ въ нашихъ храмахъ и какъ было въ древности, особенно со времени св. Константина Великаго. Иконостасъ придаетъ глубокую знаменательность святынѣ алтаря. Прикрывая его отъ взоровъ народа, онъ облекаетъ нѣкоторою таинственностью алтарь, который древніе отцы называли святая святыхъ, гдѣ приносится таинственная жертва Тѣла и Крови Христовой, почему въ древности никто изъ непосвященныхъ, даже цари, не входили въ алтарь изъ благоговѣнія къ его святынѣ. Древняя троичность вратъ въ иконостасѣ, изъ которыхъ среднія назывались царскими, знаменуя вхожденіе чрезъ нихъ Царя славы къ престолу благодати. Отверстіе ихъ св. Златоустъ называетъ отверстіемъ небесъ, хожденіе чрезъ нихъ — восхожденіемъ и нисхожденіемъ Ангеловъ. Остальныя же двое устроялись въ знаменіе принятія іудеевъ и язычниковъ въ достояніе Божіе. Священныя изображенія на иконостасѣ, по замѣчанію учителей Церкви, открывали взорамъ вѣрующихъ Іерусалимъ небесный, Церковь святыхъ, на небесѣхъ написанныхъ и нашихъ руководителей къ жизни небесной. Образы Спасителя и Богоматери, по сторонамъ вратъ, говорятъ намъ о таинствѣ вочеловѣченія Сына Божія, въ Которомъ и мы усыновляемся Отцу Небесному для жизни вѣчной, а образъ Тайной вечери надъ вратами напоминаетъ намъ о значеніи великаго священнодѣйствія, совершаемаго въ алтарѣ. Понятно послѣ сего, что уничтожить иконостасъ, какъ то сдѣлали католики и, по подражанію имъ, сдѣлали было и уніаты, значитъ изубожить священное и знаменательное благолѣпіе алтаря.
В: