Сбить на взлете

На берегу вдруг застеснялась, прикрываясь руками. Проскользнула к принесенной противогазной сумке, вытащила большое полотенце и завернулась. А потом засмеялась, глядя, как я заслоняю ладонями низ своего живота. Засмеялась, сдернула рушник, открывая всю себя, и протянула:

- На, прикройся, если передо мной стыдно.

Сказала и как будто стерла из меня всякую стеснительность. Подошел, не пряча свою готовность ко всему на свете, взял полотенце обернул ее, вновь поцеловал...

Мы лежали рядышком на расстеленном рушнике, и я в который раз изучал упругие груди любимой всеми возможными способами, стараясь делать это как можно ласковее, а она тихо-тихо причитала:

- Николенька, миленький мой, ну потерпи чуть-чуть. Дай мне свыкнуться хоть немного. Ну, хороший мой, всего-то недельку-другую.

На привыкание вместе с осторожно-нежными взаимными ласками у нас ушло часа два, не меньше. Потом сама потянула меня, раскинув в стороны согнутые в коленях ноги. Тихий девичий вскрик, и жаркая волна безумия затопила обоих...

- Да я тебя чуть ли не с первого раза как увидела... - и затихла, часто-часто задышав от ласки груди губами. Потом вообще оттолкнула: - Коленька, ну хватит на сегодня. Экий ты ненасытный. Я теперь и так вся твоя. Давай просто посидим рядышком, - ну вот, вскочила, натянула белье, платьице, мне приказала одеться: - Нечего тут передо мной своим флагштоком трясти.

Ну хоть целоваться не отказывается. И улыбается... Кажется, все на свете согласен за ее улыбку отдать!

- А ты меня тогда возненавидел. Стеной отгородился. Как ежик иголками топорщился. С другими девчонками нормально разговаривал, а на меня все время волком глядел, - помолчала и вдруг вскинулась: - Это правда, что у тебя с Ленкой Кривошеиной что-то было?!

- Было, - не стал я врать, - да сплыло давно. Ты, Валюша, говоришь, как ежик. Сама ведь по стойке смирно сколько раз ставила...

Ну вот как мне с сердешной общаться, если чуть что, сразу затыкает поцелуем? Губы мягкие, сладкие...

- А что мне было делать, если ты любые слова в штыки встречал? Потом уже, когда, наконец, понял, что не во вред, только чтобы лучше понимал...

Я зарылся носом в ее волосы и слушал голос любимой, почти совсем не разбирая слов... Потом вдруг вспомнил, как Валенька сидела со мной в санчасти, когда воспаление легких подхватил. Вспомнил, каким идиотом был.

- Коленька, ты меня слушаешь?

Пришлось признаться:

- Не тебя, а твой голос, родная...

****

Днем пахал на аэродроме, не обращая внимания на подколки окружающих. И откуда они все узнали? Ведь ни словом, ни одним движением при посторонних старались ничего не показывать. Ленка-язва незлобиво подхахатывала и один на один допытывалась, каким способом я растопил сердце Снежной королевы:

- Колька, ну открой секрет. Интересно же. Вдруг и я чего для себя полезного почерпну?

- Перебьешься Кобыла, - специально назвал ее грубым прозвищем, не отрывая взгляда от приспособления для сборки-набивки пулеметных лент. Надо было, аккуратно подводя новые звенья одной рукой, другой крутить рукоятку устройства. И следить за пальцами оружейницы, чтобы не прищемить. Ленка неутомимо обеими руками доставала из цинков трассирующие, бронебойно-зажигательные, пристрелочно-зажигательные, опять трассирующие патроны и вталкивала в этом порядке. На "Кобылу" не обиделась. Всегда соглашалась, что она как по Некрасову - и в горящую избу войдет, и коня на скаку остановит... доступным ей способом.

- Коленька, ну ведь не совсем чужие люди, ну расскажи.

Я перестал крутить рукоятку, предплечьем отер пот со лба и посмотрел на оружейницу - верх гимнастерки был расстегнут, позволяя увидеть часть полных грудей.

- Лен, ну вот объясни - ты же хорошая, по сути, девушка. Неглупая, образованная, десятилетку закончила, красивая, - старший сержант, держа наготове новые патроны, довольно заулыбалась, - а стараешься казаться... - задумался, не зная как сказать, чтобы по-настоящему не обидеть, - развратной, что ли? Или тебе нравится, когда именно за такую принимают?

Елена, уже державшая наготове необходимые патроны, опустила руки и вдруг заплакала, склонив голову.

Я бросил звено ленты обратно в коробку, вытер промасленные руки тряпицей, поднял ее голову за подбородок, посмотрел в мокрые карие глаза и принялся успокаивать, утирая девичье лицо наиболее чистым уголком все той же тряпицы:

- Перестань немедленно! Большая, а ревешь как потерявшая куклу девчонка.

Оттолкнула обоими кулаками с зажатыми патронами и призналась сквозь слезы:

- Дура потому что. Сразу не разглядела тебя, не поняла... Оттолкнула тогда, а теперь поздно - так в Вальку втоескался, что уже не отобьешь. Почему все так глупо получается, а Коль?..

Размазывая кулаками слезы, все-таки успокоилась. Хмыкнула, все еще всхлипывая: - Завидно. На нее посмотришь - летает, светится. Твоя лыба за километр видна. Вокруг война, а вы счастливые...

- Так заметно? - обеспокоился я.

- А ты думал... - отбросила патроны, достала из кармана маленькое круглое зеркальце и стала сама приводить лицо в порядок. - В глаза же бросается, когда друг на друга смотрите.