Я подъехала к своему дому и остановила машину. Уже стемнело, и, когда я открыла дверь, то услышала шум океана. Внутри я включила свет и избавилась от пальто и ботинок, после чего оставила сумочку на стойке и взяла телефон. Прежде чем подняться наверх, я проверила все замки. Задняя дверь заставила меня замереть ненадолго. Неужели прошло всего несколько дней с той ночи, когда я вбежала сюда, ожидая, что Николай набросится на меня, как кровожадный демон из Ада? Так и было. Слова Ренато подействовали на меня. Хотя он был прав. Я должна быть осторожна. Николай снова и снова говорил мне, что он не тот человек, которого я знала. Учитывая, насколько опасным был Николай из моих воспоминаний, это была отрезвляющая мысль.
Я направилась наверх. Пока шла по коридору, я слышала, как гуляла дверь в комнату Лео. Обычно я закрывала все двери в доме, так как малейший сквозняк заставлял их хлопать.
Я подошла, чтобы закрыть ее, и поняла, что внутри горит свет. Тогда я медленно толкнула дверь, и мое сердце едва не выпрыгнуло из груди.
Прикроватный светильник был включен и отбрасывал тени на стены.
Николай сидел в кресле-качалке рядом с кроватью, держа в руках одну из игрушек Лео. Это был волк.
Он пригвоздил меня к месту своими серебристыми глазами, когда я вошла в комнату.
— Хочешь что-то рассказать мне, королева бала?
Глава 20
Николай сидел совершенно неподвижно. Одна татуированная рука гладила игрушку по голове. Это было обманчиво успокаивающее движение. Я чувствовала его угрозу и настороженность с другого конца комнаты.
В то время как часть меня, та, что всю жизнь боялась отца, сжалась от страха, другая часть — та, которая влюбилась в этого ужасного, сложного мужчину, почувствовала облегчение. С ложью было покончено. Кости брошены и дальше будь что будет. Я больше не могла это контролировать.
— Заходи, поговорим. — Его слова были тихой командой.
Когда я вошла в комнату, мне показалось, что я падаю с огромной высоты. Его глаза были прикованы к моим, и я не могла оторвать от них взгляда.
— Ну, рассказывай, — сказал он через мгновение, пока я тупо смотрела на него. — Это не ребенок Анджело и Кьяры в больнице, — сказал он. Его подсказка развязала мне язык.
— Нет, не их.
— А твой.
— Когда? Когда ты затыкал мне рот, запирал в гробу, или охотился на меня в лесу?
От моего вызывающего тона одна бровь Николая насмешливо приподнялась.
— Полагаю, мне не следует придавать слишком большого значения твоим заверениям в честности. Продолжаешь лгать,
От его мягкого цоканья языком я залилась краской.
— Я боялась своего отца.
Николай вздохнул.
— Что в этом нового?
Горький смех покинул меня.
— Не так. Я никогда не боялась Антонио так сильно.
Я повернулась и потянулась за фоторамкой на комоде. Их было немного. Оформление фотографий в рамки было еще одним из тех домашних дел, до которых у меня никогда не доходили руки.
Я крепко сжала фоторамку в руках и сократила расстояние между нами.
Николай откинул голову назад, чтобы держать меня в поле зрения, когда я нависла над ним, задевая ногами его колени.
Как и в прошлом, когда довериться этому непредсказуемому, опасному мужчине было все равно что прыгнуть с высокого утеса, без уверенности, что я доберусь до воды, я заколебалась на краю. Его серые глаза пристально смотрели в мои. Уверенные. Совсем как у его сына. В тот момент я приняла решение.
Мне надоело нести это бремя в одиночку.
С меня хватит.
Я протянула Николаю фотографию.
Он медленно переключил свое внимание на нее. Мое сердце колотилось так громко, что я почти ничего не слышала. Он наклонил голову, и его взгляд остановился на снимке.
На нем я держала Лео на коленях. Мы оба смеялись. Я смотрела на маленького мальчика, который изменил мою жизнь, а Лео смотрел в камеру. В свете того солнечного дня его глаза казались серебристыми.
Николай дернулся — непроизвольная реакция, подобная той, что бывает после внезапного удара. Он уставился на фотографию, а я — на него. Длинная, покрытая татуировками рука опустилась на стекло, и он провел длинным пальцем по изображению Лео.
Стоять над ним казалось неправильным. Мне нужно было быть ближе. Я опустилась перед ним на колени, чтобы иметь возможность заглянуть ему в лицо.
Его выражение было нечитаемым. Лишь подергивающийся мускул на челюсти выдавал, что он вообще жив.
— Если бы Антонио угрожал только тебе, я бы послала его к черту. Кому под силу уничтожить самого дьявола? Я бы написала тебе, навестила бы тебя. Никто не смог бы меня остановить.
Я глубоко вздохнула и потрясенно осознала, что плачу. Слезы свободно текли по моим щекам. Мой самый большой грех и самое ужасное сожаление вытащили на свет, и я не могла контролировать свои накопившиеся эмоции.
— Но Антонио угрожал не только тебе. Он угрожал ему, и я не могла рисковать… — я сделала еще один глубокий вдох, впервые произнося эти слова, — …нашим сыном.