Сбежать от Питбуля и Булочки

— Но я-то о нападении не забрал!

— Забрали, — сглатываю я.

— Как это?

— Может, навеселе были? Не припомните? С супругой приезжали, заявление забрали. И подпись ваша стоит.

— Какая, нахрен, подпись?!

— Ваша. Удерживать задержанную после этого я оснований не имел. Отпустил.

— Ничего не понимаю… — расфокусированно смотрит перед собой. — Я что на лоха похож, Касьянов? А ну-ка давай мне журнал приёма заявлений. Посмотрю, что за роспись. Я тебе устрою, если подлог. Под суд пойдёшь!

— А я не при делах. Меня там не было. Если не Вы, тогда Ирина Васильевна за Вас… Не стал бы я шум поднимать на Вашем месте.

— Ирина? — стирает мятым платком пот со лба, осаживаясь.

Отпивает из моего кувшина на столе.

— Толку с тебя Касьянов ноль. Круглый. О чем не распоряжусь, ты словно намеренно наискосок делаешь.

Делаю, да. Намеренно. Развожу покаянно руками.

— Короче, выговор тебе и лишение премии. Медведев, зайди-ка! — рявкает Лобов.

Медведев, подозрительно косясь на меня, возвращается в кабинет.

— Ты должность свою обратно хочешь, Медведев?

— Допустим, — бросает на меня вопросительный взгляд.

— Найди за что экстренно закрыть Синичкину Агнию Павловну. Касьянов бестолковый. Не понимает, как работать надо. Покажи ему мастер-класс. Справишься, получишь обратно место Касьянова.

— А чего Вам далась эта Синичкина? — исподлобья смотрит Медведев.

— А не твоего ума дело! — зло.

И потом с досадой добавляет:

— Здоровье мне подпортила, сука. Некроз тканей у меня. Хочу взыскать.

Хромая, Лобов уходит.

— Уступить место? — дёргаю бровью.

— Да прижми уже зад, Касьянов, — недовольно фыркает Медведев.

Тянется к кувшину. Выдергиваю у него из рук, встаю, выливаю в раковину. Мою как следует горловину.

— Лобов, что ли, приложился?

— Ну.

— Слушай, короче, анекдот, Богдан, про Лобова. Захотели опера над начальником постебаться. Нашли гей-сайт, и начали регистрировать аккаунт на его почту. И всё бы ничего… Да только такой пользователь уже зарегистрирован…

— Да, по-другому этого скота и не назовешь, — киваю я.

Протягиваю ему кулак. Толкает в ответ своим.

Что же Кролик мой не звонит…

******************************

Ася

Открыв глаза, смотрю в потолок. Судя по ощущениям в теле — происходящее не сон. Твои бесстыжие руки его трогали. А уж что творили его бесстыжие руки!

Медленно присаживаюсь, оглядывая комнату.

Пустые бокалы… Шкурки от мандаринок… Фольга от шоколада… Мои пижамные штаны, распятые на трельяже. Ка-а-апец.

Грохот посудой на кухне, не даёт мне сгореть от стыда до пепла и им же посыпать голову. Срываюсь бегом туда! Богдан говорил, что уйдёт рано, значит — Ариша! И только залетев на кухню, понимаю, что я в майке и трусах. А там — Алла Борисовна!

— Доброе утро.

— Доброе!

С полыхающими щеками несусь обратно за штанами. Как неловко! Теперь она точно подумает, что я с ним сплю.

А что ты с ним делаешь?

А что я с ним делаю — лучше не вспоминать перед разговором с его тещей.

Ощупываю пижаму. Штаны сырые… А там, где высохло, встало колом. Ладно! Открываю шкаф Богдана. Пробегаюсь взглядом по полкам. Шорты!

Натягиваю их на себя. Слишком большие. Вытягиваю шнурки, завязывая их на талии. Шорты-клеш… Что ж! Лучше, чем в трусах.

— Мама? — заглядывает Булочка. — Там Плутон плиехал.

— Сейчас, малышка, иду.

Расчесываю пальцами волосы, поглядывая в зеркало.

— Ооо!! Касьянов! Гад…

Вся шея в засосах. Стыд то какой! Что же делать?

— Булочка, — присаживаюсь на колени, целую её в нос. — На моей кровати белый свитер. Принеси! — заговорщицки прошу я.

Видок — ужас!

Отдав мне свитер, Булочка вытягивает мой телефон из зарядного.

— Мозно? — огромными глазами умоляюще смотрит на меня снизу вверх.

Ну как же откажешь этим глазищам??

— Можно! Только сначала, умыться, расчесаться, заплестись.

Поднимаю Булочку на руки как прикрытие и иду в кухню. Алла Борисовна разогревает пирожки.

— Я вам к завтраку принесла.

— А как Вы зашли? А, ну да…

Чай пахнет травами. Приятно.

— А мне Богдан велел немного за вами присмотреть.

— Вот, тяжёлый человек, — вздыхаю я, — то хамит, то распоряжается. Как Вы его терпите?

— Даня-то тяжёлый?! — удивлённо. — Да брось! Ласковый как котёнок. Обиделся просто.

Ариша, сидя у меня на коленях жуёт пирожок.

— На что? А… это. Да.

— Да…

— А почему Вы тогда не помогли?

Не тактично, может, спрашивать?…

— Да я ж думала, вернётся она, если ребенка не взять! — взмахнув расстроенно руками, садится на стул. — Ну она же мать.

— А Гуру?

— Аа… — машет рукой. — Он мне и сказал: что моя это вина. Вечно со своей помощью лезу, а дочь моя поэтому и ребёнка своего не почувствовала. Привыкла, чуть что — я за неё. Нет ответственности. Бросила их.

— Нехавошая доць, — философски резюмирует Ариша, набив рот пирожком. — Папа Плутона лугает за эту доць.

Алла Борисовна достаёт из сумочки корвалол, капает себе в стаканчик.

— А я и правда виновата, я же по гастролям всю молодость. А Маришка с бабушкой, да отцом. Вот и приняла за норму.

— А Вы Богдану обязательно объясните — почему. Он поймёт.

Отмахивается, пододвигая мне чашку с пирожками.

— Переживу. Кушай! Разве такой как Даня будет жену годами ждать? А она — "я ждала, и он пусть ждёт", заладила.