Савва Мамонтов

В музыкальном отношении он если и был безупречен, то только «от сих и до сих». Трагедия страны, ее боль, судьбы народа, которыми мучился Мусоргский, сочиняя свою оперу, явно оставляли его равнодушным, и это накладывало определенный отпечаток на «подтекст» исполнения. Мамонтову об этом говорили. Он соглашался: да, это так.

Хотя Эспозито и относился к своим обязанностям добросовестно и погрешностей в музыке не делал, и все как будто бы шло как следует, но именно во время репетиций «Хованщины» стало понятно, что для интерпретации таких опер нужен русский дирижер. Эта мысль приводила Савву Ивановича к другим еще мыслям. Ну, а как иностранные оперы, которые идут в его театре, так ли они идут, как надо?

Мамонтов любил Италию и часто бывал там, а Эспозито или Труффи много лет провели в России, совсем даже обрусели, и если у них русская музыка звучит все же как-то не по-русски, то как его русские артисты исполняют Верди? Может быть, итальянец так же чувствует фальшь в исполнении итальянской оперы русскими артистами, как он, Мамонтов, чувствует фальшь в исполнении русской музыки под управлением итальянского дирижера? Да, да, видимо, это так. Ведь вот никто не может так петь арии Лакме, как ван Зандт, а Отелло — как Таманьо.

Нужно родиться в Италии, быть воспитанным на итальянской культуре, чтобы передать то, что трудно выразить словами, но что необходимо для подлинного искусства — аромат национального духа… И нужно, конечно, родиться в России для того, чтобы передать те тончайшие специфически русские нюансы, которые заложены в музыке Римского-Корсакова, Мусоргского, Бородина.

Нужен русский дирижер. По возможности, молодой, не испорченный еще дурной традицией. И он есть, нужно обратиться к нему. Это Рахманинов. Молод и талантлив. С Рахманиновым Савва Иванович говорил еще летом, когда приехал из-за границы, но потом — конфликт с Бернарди, ремонт Солодовниковского театра. Все это как-то отвлекло… А Рахманинов между тем ждал возобновления приглашения в Частную оперу. Ему это было необходимо: дирижерская работа могла оказаться для него целительной. По вине исполнителей провалилась его Первая симфония. Он уже более полугода находился в состоянии душевного кризиса, не мог работать, у него не было денег. Единственное, чем зарабатывал он скудные средства к существованию, — это частные уроки.

И вот здесь-то пришло приглашение Мамонтова. Рахманинов воспрянул духом. О дирижерстве он давно мечтал. Это будет деятельность настоящая: и независимость, и возможность постичь новый вид исполнительской техники, и твердый заработок. То обстоятельство, что у него нет достаточных знаний для дирижерской работы, мало смущало Рахманинова. Впоследствии он сам признался в этом: «Я чувствовал, что способен дирижировать, хотя и имел весьма туманное представление о технике дирижирования. В своем юношеском представлении я считал это не важной деталью, так как до этого приглашения никогда не дирижировал».

Однако начало работы у Мамонтова оттягивалось. Рахманинов опять начал впадать в меланхолию.

Но на этот раз опасения Рахманинова оказались напрасными. К нему явились, как только положение театра определилось, и он приступил к новой для него работе.

Первое публичное выступление Сергея Васильевича Рахманинова состоялось 12 октября 1897 года. Он дирижировал оперой «Самсон и Далила».

Но Рахманинов все еще находился в подавленном состоянии и после второго спектакля писал: «В среду дирижировал во второй раз „С[амсоном] и Д[алилой]“. Прошло так же посредственно, как и в первый раз. Следующая опера „Рогнеда“. Газеты меня хвалят. Я мало верю! В театре со всеми лажу. Ругаюсь все-таки довольно сильно. С Мам[онтовым] хорош, так же как и он со мной».

Недовольство Рахманинова помимо его душевного состояния объяснялось еще и тем, что партию Далилы исполняла молодая дебютантка Мария Черненко, голос которой был далеко не безукоризненным.

Савву Ивановича Черненко привлекла наружностью, очень сценичной, и он считал, что ее можно будет воспитать неплохой актрисой. Художники разделяли его мнение. А что касается голоса, то, по свидетельству современников, он у Черненко был большим, но неровным. Значит, нужна была школа.

Рахманинов был прежде всего музыкант, и первые дни пребывания в опере радости ему не доставили. Он слышал одну только музыкальную часть, считал исполнение ее далекой от совершенства; задачу, которую ставил Мамонтов, видевший в опере вид искусства синтетического, Рахманинов еще не осознал.