Саундер порывался бежать, падал, опять с трудом подымался. Опираясь на задние лапы, шатаясь из стороны в сторону, он пытался оторвать от земли переднюю часть туловища. Изогнулся, но тут же упал. Его задние лапы впились в землю, и ему удалось встать. Он качнулся вперёд, потом в сторону, снова упал. Наконец встал и пошёл. За ним тянулся широкий кровавый след. Одна передняя лапа не касалась земли, на плече был огромный сгусток крови, шерсти и мяса. Он мотал головой, залитой кровью с одной стороны. Выстрел размозжил ему эту сторону головы и плечо.
Мальчик заплакал. Он пятился перед Саундером, ласково окликая его, протягивая ему руку, но пёс не останавливался. Так они добрались до хижины. Саундер забился под крыльцо, в самый дальний угол. Мальчик полез за ним и сквозь слезы твердил:
— Саундер, Саундер, Саун… — Его голос тих до умолкающего шёпота.
Дверь хижины открылась, в ней появилась мать. Бледное пламя лампы осветило фигуру мальчика, стоявшего на четвереньках.
— Иди домой, сынок. Он просто умирает.
Малыши сбились в кучку у плиты. Мальчик поднёс к трубе руки и потёр их одна о другую, чтобы согреть. Кровь опять начала пульсировать в пораненных пальцах, вновь заныла нога. Он чувствовал, что на голове вздувается шишка.
«Если Саундер взвизгнет или тявкнет, я буду знать, что он жив», — подумал мальчик. Но снизу не доносилось ни звука, не было слышно знакомого постукивания об пол, когда пёс вычёсывал лапой блох.
Через некоторое время мать сказала:
— Животные предпочитают умирать в одиночестве. Все они, и особенно собаки, прячутся, чтобы умереть там, где их никто не найдёт. Наш Саундер тоже не хочет, чтобы его пристрелили, как бешеную собаку, на дороге. Некоторые животные ведут себя совсем как люди.
Мальчик подумал о дороге: не осталось ли в ней ямы от выстрела? Потом сказал:
— Я не принёс дров. Зажгу фонарь и схожу за ними.
— Ты знаешь, где лежат дрова. Фонарь тебе не понадобится, — заметила мать.
Мальчик остановился в дверях, снял фонарь с гвоздя, подошёл к плите, через открытое поддувало зажёг щепку и поднёс её к фитилю, как всегда делал отец. Мать ничего ему больше не сказала и обратилась к малышам:
— Я ведь вас ещё не покормила.
Мальчик пошёл не к поленнице, а по кровавому следу, который извивался вдоль дороги. В конце следа на замёрзшей земле темнело большое пятно. Там в крови запеклись пучки шерсти Саундера. Ямы от выстрела на дороге не было. У края пятна пальцы мальчика на что-то наткнулись. Это был большой кусок длинного тонкого уха Саундера. Мальчик вздрогнул и отдёрнул пальцы. Он видел мёртвых ящериц, опоссумов и енотов, но никогда ещё ему не приходилось видеть мёртвым домашнее животное, такое, как Саундер.
Мальчик вспомнил поверье о том, что если положить что-нибудь под подушку, когда ложишься спать, и загадать желание, то оно исполнится. Может быть, это поможет, подумал он, и осторожно прикоснулся к обрывку уха. Оно было холодным. Мальчик поднял его. По краю уха запеклась кровь, он был зазубренный, как разбитое оконное стекло. Мальчик пошёл назад по кровавому следу, который теперь едва различал. Слезы опять потекли по его щекам. Он поднялся на крыльцо дома, снял охотничий мешок и вытер им ухо. Его била дрожь. Мальчик спрыгнул с крыльца, поднёс фонарь к самой земле и попытался заглянуть под крыльцо. Он окликнул Саундера. В ответ ни звука. У него перехватило дыхание. Он ещё раз вытер ухо и засунул его в карман куртки. Он решил положить ухо под подушку и загадать желание, чтобы Саундер остался жив.
Ветер стих. «Какая хорошая ночь для охоты!» — подумал мальчик. Далеко-далеко, у подножия холмов, двигался одинокий огонёк. Мальчик продолжал плакать, но про дрова не забыл. Он повесил фонарь на стену, подошёл к поленнице, взял два полена и понёс их в дом.
Уныние, которое всегда царило в хижине, когда мать не пела и не рассказывала сказок, теперь было невыносимым. В таких случаях мальчик не мог вымолвить ни слова, у него начинало щипать глаза, шумело в ушах. Голова у мальчика сильно болела, словно её сдавили обручем. Мальчик заметил жирные пятна на полу там, где упали доска и ветчина — значит, мать убрала их. А отцу сейчас, наверное, холодно в рваном комбинезоне.
Мать сидела у печки.
— Тебе надо поесть, — сказала она.
Мальчик пробыл на улице очень долго. Мать уже покормила малышей и уложила их спать. Она не принялась, как обычно, за грецкие орехи. Она не пела, даже вполголоса, только изредка шептала со вздохом:
— Ах, сынок, сынок…
Иногда она закрывала глаза и бормотала что-то про себя. Братишка сегодня, наверное, будет разговаривать и ворочаться во сне, подумал мальчик, но решил не ложиться как можно дольше. Может быть, мать разрешит остаться с ней на всю ночь. Он надеялся услышать визг, лай или постукивание лапой об пол. Но вокруг всё было тихо. Даже качалка, в которой сидела мать, не поскрипывала. Одно полено, горевшее в плите, вдруг скатилось к дверце и легонько стукнуло по ней. Мальчик встал и пошёл к двери.
— Ты же знаешь, что это плита, — сказала мать и взяла кочергу, чтобы задвинуть полено поглубже.