Сатурналии

– Не ожидала, что ты снова будешь что-то тут вынюхивать.

– Вот как, не ожидала… Ты вообще не ожидала увидеть меня живым – по крайней мере, с целыми глазами.

– Эти неумелые дураки!.. – Гадалка успокоилась и изобразила слабую улыбку. – И все-таки, как вижу, ты здесь без толпы ликторов, явившихся меня арестовать… Тебе не слишком повезло с друзьями, охраняющими закон, да?

Я присел, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

– Фурия, мне нужно получить кое-какие ответы, и я не покину эту палатку, пока не получу их.

– Ты и вправду думаешь, что я предам свою религию? – спросила женщина.

– Я не буду просить тебя об этом. Мне нужно схватить убийцу. Я расследую смерть Квинта Цецилия Метелла Целера, но тот же человек, который его отравил, убил и Гармодию. Она была главой вашего культа, не так ли? Разве ты не хочешь увидеть, как за нее отомстят?

– Она уже отомщена!

Глаза Фурии смотрели на меня, не мигая, как глаза бронзовой статуи, и прочесть в них можно было не больше, чем в глазах статуи.

– Я не понимаю… – пробормотал я.

– Ты многого не понимаешь, сенатор.

– Тогда давай поговорим о том, что мне известно. Мне известно, что Гармодия продавала яд греческому врачу по имени Аристон из Ликии. Несколько месяцев назад она продала ему медленно действующее снадобье, которое вы, отравительницы, зовете «другом жены».

При этом названии глаза гадалки слегка расширились. Я сумел ее удивить.

– Этот яд убил Целера, – продолжил я. – Прошло немного времени после его смерти, и Гармодию прикончил тот, кто хотел замести следы. Спустя несколько дней врач тоже умер, предположительно, из-за несчастного случая, но мы-то с тобой знаем, что это не так, да, Фурия?

– Гармодия была дурой! – сказала стрига. – Она слишком много якшалась с тем греком. Одно дело – продавать что-то женщине, которая собирается избавиться от бьющего ее мужа, или сыну, ищущему легкий способ отделаться от зажившегося на свете богатого отца. Что для нас подобные люди? Но грек был злым человеком. Он убивал тех, кто доверился его попечению. Хуже того, он продавал свои услуги убийцы другим.

Похоже, даже у отравителей имелся свой кодекс чести, и Аристон перешел все границы.

– Почему ты говоришь, что Гармодия уже отомщена? – спросил я Фурию.

– Ее убил грек.

– Ты в этом уверена?

– Конечно. Он был выдающимся и уважаемым человеком.

Женщина произнесла эти слова с испепеляющим сарказмом, который можно услышать только от италийской крестьянки или от Цицерона в его лучшие дни.

– Он не мог допустить, чтобы Гармодия его разоблачила, и поэтому убил ее, – заявила она.

– Гармодия шантажировала Аристона? Она требовала у него деньги в обмен на молчание?

Фурия долго и пристально смотрела на меня.

– Да. Я сказала ей, что она дура. Но она была жадной.

– Как же она собиралась разоблачить его без риска навлечь на себя ужасное наказание, предназначенное венефикам?

Гадалка, как ни странно, засмеялась.

– Гармодия не была римским политиком. Она не угрожала обличить его на народных собраниях. Она бы просто дала знать о его делах многим людям во многих местах. Он никогда не говорил ей, кого отравляет, но у нас есть свои способы узнавать о таких вещах. Гармодия была бы уже далеко, прежде чем он смог бы впутать ее в судебный процесс.

– Мой друг – тоже греческий врач, но честный – рассказал мне, что сегодня самое смертоносное оружие в Риме – это слово, произнесенное вслух.

– Значит, твой друг – мудрый человек. О некоторых вещах лучше не говорить.

– Расскажи мне, Фурия, о твоем культе…

– О моей религии! – неистово поправила женщина. – Твое подглядывание было осквернением, и за него ты должен был умереть.

– В этом есть то, что меня озадачивает, – сказал я. – Хотя мне ненавистны ваши ритуалы, я признаю́, что твоя религия очень древняя и что это одна из исконных религий Италии.

– Так и есть. Мои праматери исполняли наши ритуалы задолго до того, как здесь появились вы, римляне. Даже вы переняли их, прежде чем начали подражать грекам с юга. Вы, римляне, называете человеческие жертвоприношения злом, однако позволяете мужчинам сражаться насмерть на своих погребальных играх.

– Это другое дело, – сказал я, – и это преследует другую цель. И мужчин там не всегда убивают. Ты должна понять различие между…

– Мне плевать на ваши различия! Накануне праздника Сатурна ты видел, как мы принесли в жертву раба. В прежние дни, прежде чем ваши цензоры сделали это уголовным преступлением, в жертву приносился доброволец. Во времена ужасных потрясений правитель нашего народа добровольно проливал свою кровь в мундус ради блага своих людей. Что значат ваши убийства быков, баранов и хряков по сравнению с такой жертвой?

– И все-таки, почему вы позволяете присутствовать на обрядах такой древней и священной религии женщинам-патрицианкам? Вы должны понимать, что они приходят туда только ради возбуждения, ради нездорового трепета, который сопутствует запрещенным делам. Я знаю, ваше жертвоприношение – священный ритуал с целью умилостивить ваших богов. Почему же вы позволяете осквернять свою религию чужеземным людям, которые наслаждаются ею, как чем-то злым?