Сатурналии

Верховный жрец Юпитера был настолько связан ритуалами и табу, что становилось все труднее найти кого-нибудь, кто захотел бы занять эту должность, какой бы престижной она ни была.

– Я знаю, почему Цезарь захотел стать верховным понтификом, – сказал я. – Его подвигла на это мать. Аурелия просто хочет, чтобы каждая женщина в Риме, даже дамы из самых высоких по рангу семейств, приходили к ней и унижались.

Юлия ударила меня кулаком в бок.

– Прекрати! Как обычно, начались сплетни. Люди свободнее высказываются во время Сатурналий, чем в другие времена. Множество сплетен касалось Клодии.

– Все предполагают, что она отравила Целера?

– Конечно. Но не только это. Похоже, общеизвестно, что она – тот ум, который стоит за восхождением ее брата к политической власти. Они неистово преданы друг другу, все это знают. И она вполне может принимать за него большинство решений.

– Меня это не удивило бы, – сказал я. – Клодий явно не самая яркая звезда на римском небосклоне.

– Поэтому, – сказала Юлия, наклоняясь ближе ко мне и принимая заговорщицкий вид, – если б кто-нибудь захотел уничтожить Клодия, не навлекая на себя ярость его черни, разве не имело бы смысл избавиться от Клодии?

– Я думал, ты придерживаешься мнения, что она виновна, – сказал я.

– Я пытаюсь думать, как ты, тупица! – Еще один удар в бок. – А теперь внимание. Отравив Целера, кто-то надеялся не только избавиться от него как от врага, но и опозорить Клодия, а возможно, полностью устранить его, сделав так, чтобы сестру, от которой тот зависит, приговорили к смерти как отравительницу. Даже если Клодий способен сам справиться со своей карьерой, позор был бы сокрушительным. Этот план вычеркивает из твоего списка нескольких подозреваемых?

– Вычеркивает, – признал я. – Если настоящей целью был Клодий, значит, кто-то хочет лишить Цезаря поддержки в Городе, пока тот будет в Галлии… – Я с подозрением взглянул на собеседницу. – Ты ведь не заварила все это, чтобы обелить своего дядю?

– Я всего лишь добиваюсь правды и справедливости, – ответила Юлия с кроткой невинностью, а потом глаза ее вдруг стали большими и тревожными. – Те люди, вон там!

Я оглянулся, ожидая увидеть убийц.

– Где? Нас кто-то преследует? Меня, я имею в виду?

Сунув руку под тунику, я схватился за рукоять кинжала. Нигде не было видно ни головорезов-северян, ни неотесанных марсов.

– Да нет же, идиот! Два старых раба вон там. Они принадлежат моей бабушке и ищут меня. – Юлия откинула покрывала и быстро поцеловала меня. – Я должна бежать обратно. Будь осторожен.

А потом она встала и ушла, завернув за угол храма.

Глава 12

Еще несколько минут я сидел в портике храма, наслаждаясь светом солнечного утра. Бо́льшую часть мусора после праздника подмели и вывезли на телегах, и Форум почти вернулся к своему привычному состоянию величественной красоты, от которой не отвлекала взгляд обычная бурлящая толпа. Но хотя Рим – самый красивый город, он может быть странным и опасным местом.

Я решил, что есть еще один человек, с которым я должен поговорить, хотя меня и ужасала такая перспектива. У меня не было предлога откладывать этот разговор, не считая собственной трусости. С другой стороны, я считал трусость отличным поводом избежать опасности. Она спасала мне жизнь много раз. Но время поджимало, а такой разговор давал мне слабый шанс, и им следовало воспользоваться.

Со вздохом смирения я встал со скамьи, спустился по ступеням маленького храма и пошел вокруг подножия Капитолия к Марсову полю и цирку Фламиния.

Было около полудня, когда я добрался до ларьков и палаток. Их было не так много, как три дня тому назад. Неужели и вправду прошло всего три дня? Это казалось почти невероятным. Многие продавцы избавились в праздник от всех своих товаров и вернулись домой, чтобы привезти еще; другие закончили деловой сезон и не вернутся до весны.

Я почти надеялся, что Фурии там тоже не будет. Я шел долго, и за это время мне пришлось посмотреть своему страху в лицо. Дело было не только в том, что она – прекрасная женщина, очень ловко обращающаяся с ножом (я и раньше без трепета противостоял женщинам-убийцам). Нет, мне пришлось признаться: дело в том, что она – стрига. Может, я и образованный римский аристократ, но мои корни уходят в землю Италии глубоко, как корни древнего оливкового дерева. Мои предки-крестьяне съеживались в страхе перед такими женщинами, и их кровь в моем сердце и венах оказалась сильнее смеси латинского и греческого образования в моем мозгу.

Я увидел палатку Аскилты, но прошел мимо, не взглянув на нее. Насколько я понимал, этой женщине грозила бы опасность, заговори я здесь с нею. Я испытывал тревожное, но знакомое ощущение, что за мной наблюдают из каждой палатки и из каждого ларька, мимо которых я проходил: слишком уж я отличался от здешнего люда.

И вот я очутился перед аркой, занавешенной знакомыми драпировками Фурии. Я сделал глубокий вдох, придал лицу выражение напускной храбрости, отодвинул занавеску и шагнул внутрь.

Фурия гневно взглянула на меня из-под полей своего странного головного убора.