Сатори в Париже

И старый Лебри де Лодеак еще обязательно встретится с Лебри де Керуаком, и так будет пока один из нас, или мы оба, не умрем – И тут мы, напоминаю я своим читателям, возвращаемся к тому же: К чему менять свое имя, если вам нечего стыдиться.

34

Но я был настолько очарован старым де Лодеаком, к тому же на рю де Сиам не было такси, что мне пришлось мчаться с моим 70 фунтовым чемоданом в руках, меняя постоянно руки, и я опоздал на свой парижский поезд, подсчитайте–ка, на три минуты.

Мне предстояло проторчать в привокзальных кафешках восемь часов до одиннадцати – Я сказал вокзальному стрелочнику «Вы хотите сказать, что я опоздал на этот парижский поезд на три минуты? Что это вы бретонцы задумали, отпускать меня не хотите, что ли?» Я спрыгнул на пути, подошел к тормозным буферам и нажал на масляный клапан, посмотреть сработает ли — сработало, так что теперь я с полным правом мог написать письмо (вот бы они удивились) тормозным кондукторам Южной Тихоокеанской, теперь они наверное уже мастера и ветераны, что во Франции это делают по–другому, что похоже слегка на похабную открытку но зато чистая правда, но черт подери я потерял фунтов десять пока бежал от ресторана Улисса Лебри до станции (целую милю) с этим чемоданом, ну ладно, забудем, я оставлю чемодан в камере хранения и буду пить восемь часов Но, отстегнув свой чемоданный ключик фирмы Мак–Крори (если точнее, марки Обезьянья Отмычка), я понимаю что слишком пьян и безумен чтобы открыть этот замок (я хочу достать свои успокоительные таблетки которые, как вы должно быть заметили, мне уже очень даже необходимы), ключик пристегнут булавкой к одежде согласно указаниям моей матери – Целых минут двадцать я стою на коленях в центре багажного отделения станции Брест, Бретань, пытаясь заставить этот маленький ключ открыть замочек, дешевый это чемоданчик все–таки, и в конце концов в бретонском раже ору “ O u v r e d o n c m a u d i t ! “ (ОТКРОЙСЯ ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ!), и ломаю замок – Я слышу смех – Слышу как кто–то говорит: «Le roi Kerouac» (король Керуак). В Америке я слышал это из недобрых уст [90] . Я снимаю синий вискозный галстук и, вытащив таблетку или две, и оставленную про запас фляжку коньяка, надавливаю на чемодан со сломанным замком (сломан только один из двух) и обвязываю его галстуком, обматываю галстук один раз, пропускаю один конец под другой, потом плотно прижимаю чемодан и, зажав один конец в зубах, сдвигаю получающуюся петлю вниз придерживая ее средним (или безымянным) пальцем, так что мне удается еще раз перекинуть второй конец туго натянутого галстука, затянуть узел, тихонечко, не торопясь, затем я опускаю свои оскаленные зубы к этому самому разбретонскому из всех бретонских чемоданов будто собираясь его поцеловать, и раз! рот тянет в одну сторону, рука в другую, и эта штуковина зажата так же крепко, как верный сынок прижимистой мамаши, или сукин сын, что одно и то же [91]

И я закидываю все это в багажное отделение и получаю взамен квитанцию.

Время я провожу в основном беседуя с толстыми бретонскими таксистами–здоровяками, в Бретани я научился тому что «если ты большой и толстый, тебе нечего стыдиться». И эти большие и толстые сукины дети шатаются там с видом будто вокруг них так и вьются туристские сучки в поисках с кем бы трахнуться. Булавку кувалдой не забить, говорят поляки, по крайней мере так мне говорил Стэнли Твардович, вот еще одна страна которой я никогда не видел. Гвоздь забить можно, но не булавку.

Так что я ошиваюсь вокруг вокзала и маюсь всякой дурью, в какой–то момент я даже присмотрел себе клеверную лужайку на вершине холма, где я запросто мог бы прикорнуть часика на четыре, если бы не шайки поэтишек–педиков следящие за каждым моим движением, и как я могу сейчас, в разгаре дня, разлечься в высокой траве, если какой–нибудь мавр [92] знает что в моей дражайшей заднице припрятаны последние 100$?

Говорю я вам, меня до такой степени одолела подозрительность ко всем мужчинам, чуть в меньшей степени к женщинам, что Диана разрыдалась бы, а может быть закашлялась смехом, все едино.

Я на полном серьезе боялся заснуть на этой травке, разве только если никто не увидит как я туда заберусь, в это мое убежище, но увы, алжирцам вольготно на их новой родине, к тому же Бодхидхарма со своими парнями может подкрасться ко мне по воде из Халдеи (а ходить по воде дело довольно хитрое).

К чему испытывать терпение читателей? В одиннадцать поезд подошел и я влез в первый же вагон первого класса, сел в первое же купе, в котором оказался в одиночестве, и когда поезд тронулся я положил ноги на сиденье напротив и услышал как кто–то говорит: « Le roi n`est pas amusez » (Королю не весело). («Эй, козлы вы долбаные!» надо б мне было крикнуть им в окно)