Сара Бернар. Несокрушимый смех

А дело вот в чем: кроме того, что я его любила и ценила данный ему от природы ум, иногда мне очень хотелось, чтобы он поглупел от любви. И когда он смеялся над моими уловками, я предпочла бы, чтобы он кричал. Нельзя заполучить сразу все: равного себе человека, друга, любовника, сообщника (а порой и его любовь). Нельзя заполучить все это и еще претендовать на то, чтобы оно длилось довольно продолжительное время. От равенства устаешь. В любви есть соотношение силы, которое хочется изменить или углубить, без чего тот или другой томится. Первым заскучал Шарль, не я. Я ужасно страдала, но не от его ухода, ибо в действительности он никогда не покидал меня, – так вот, не от его ухода, а от его отчужденности.

Конечно, когда я почувствовала, что он ускользает от меня, чтобы удержать его, я начала прибегать ко множеству смешных уловок, от самоубийства до провокаций. Но он слишком хорошо меня знал, и его это смешило, а порой и огорчало, ведь сердце у него было доброе, и в конечном счете он на меня не очень сердился за то, что я оказалась не на высоте. История была мучительная, и даже теперь, когда я об этом думаю, она остается таковой. Почему нельзя жить с человеком той же породы? Почему нельзя жить с нашим вторым «я», нашей родственной душой, с любовником-другом, нашим двойником, полным соответствием? Почему нам вечно приходится вновь возвращаться на поля сражений или столкновений амбиций, к мимолетным увлечениям, к тем печальным и нескончаемым битвам, даже если они были веселыми, которые всегда противопоставляют мужчинам нас, женщин, и в силу нашей природы, и в силу нашего образа жизни и образа мыслей, причем независимо от нашей среды, наших характеров? Я не переставала сожалеть о Шарле, но не думаю, что сам он сильно сожалел обо мне. Он был слишком занят. А если даже порой он и думал, что мы могли бы счастливо жить вместе, то никогда по-настоящему в это не верил. Да и сама я, впрочем, разве верила в это, если он только делал вид, будто вверяет мне себя чуть больше, чем было на самом деле? По правде говоря, я этого не знаю.

Надеюсь, Вы не ждете от меня описания Германтов: я не знала ни Германтов, ни светских женщин парижской знати. В ту пору артистов там не принимали, Франция была еще чересчур буржуазной или чересчур скучной. Только в Англии лорды и герцоги, самые известные имена королевства чтут общество артистов, умных людей, художников, ищут знакомства с ними, смиряя тем самым свою гордыню. А во Франции в каждом особняке найдется консьержка, и не обязательно она будет ютиться в каморке. Дабы покончить с этой историей несчастной любви, скажем так, мое горе было тем более острым, что я не могла им поделиться. Никто или почти никто не знал о моей связи с Шарлем; Хаас был дамским угодником, он предпочитал скорее возвращаться с женщиной, чем выходить с ней. Я всегда опасалась дамских угодников, тех, кто разгуливает в гостиных, на балах, в ночных кабаре или в Булонском лесу с дамой сердца, повисшей у них на руке. Я не раз видела, как мужчины сдержанные, почти бесцветные и безликие в дверных проемах, в постели и наедине превращались в пылких любовников. Полагаю, и теперь ничего не изменилось. Как ни странно, бывает в жизни женщины мужчина, чье тело она знает досконально, но чье лицо ее друзья не могут обозначить даже именем. Это мужчины полумрака, мужчины ночи, мужчины простыней, мужчины наслаждения. Каждой женщине за свою жизнь я желаю узнать по крайней мере одного такого. А для меня, как ни забавно, таким мужчиной был светский человек, о котором много говорили, известный скорее своими туалетами, чем любовными приключениями! Для меня моим мужчиной ночи, моим тайным и безымянным партнером был блистательный, знаменитый светский человек Шарль Хаас.

Тем временем в плане прозаическом, то есть финансовом, я, к несчастью, дошла до крайности из-за разницы между моими гонорарами и моими нуждами, между моими доходами и расходами, я ума не могла приложить, как быть и к кому обратиться за помощью. Прежде всего мне надо было оплачивать квартиру, где я поселила прислугу, моего сына и бабушку (ибо моя мать ухитрилась препоручить моим заботам свою собственную мачеху, женщину сварливую и неприятную), и кормить весь этот народец, не отказываясь вместе с тем от покупки новых шляп. Кроме того, страшный пожар полностью уничтожил мое жилище на улице Обер, где в конечном счете я расположилась со своим семейством. В противоположность тому, что писали в то время газеты, я не застраховалась из-за глупого суеверия, и не хочу даже вспоминать об этом. Словом, у меня не было ни гроша. Я оказалась в тупике, и мои кредиторы стали проявлять настойчивость. «Настойчивость» – это, конечно, чересчур мягко сказано! Полагаю, Вы тоже знакомы с этой породой людей!