Сара Бернар. Несокрушимый смех

Верно, о Морисе я Вам не рассказывала. Мне не хотелось говорить о нем ни в моих «Мемуарах», ни вообще никому. Он был для меня чем-то таким естественным, таким важным, такой легкой и вместе с тем необходимой ношей. Пожалуй, лишь в отношении к нему мое поведение соответствовало норме, свойственной женщинам. Быть матерью для меня было столь же естественно, как быть рыжеволосой или трагической актрисой. Как-то один невоспитанный журналист спросил, от кого у меня сын. Он докучал мне, и я ответила, что уже не помню, кто был отцом моего ребенка: Гамбетта [26] , Виктор Гюго или генерал Буланже. Но теперь, когда все это осталось далеко позади и все уже умерли, я могу сказать Вам, что отцом Мориса был принц де Линь. Морис родился в 1864 году и стал моей великой любовью. Больше мне рассказывать нечего: любил меня принц дольше, чем я его любила, пришлось ли мне умолять его или это он умолял меня – не важно. Все это не имеет значения, раз плодом нашей связи стал Морис, которого я любила как никого другого и который меня любил как никого другого. Все остальное – сплетни, пересуды и пустые домыслы.

Не вернуться ли нам в «Одеон»?

Франсуаза Саган – Саре Бернар

Дорогая Сара Бернар,

Вы совершенно правы, ответив таким образом. Я прекрасно знаю, что Вы любили этого ребенка больше всего на свете и что он был для Вас самым чудесным из секретов и самым любимым. Мне кажется необычайно трогательным, что в той безудержной круговерти, каковой была Ваша жизнь, Вы сумели остаться для него преданной и ласковой матерью, о чем неустанно свидетельствовали его письма и рассказы. И Вы совершенно правы, не желая распространяться о его рождении и обо всем остальном, – какое это имеет значение! Я никогда не была сторонницей общепринятых идей и норм поведения, но действительно считаю, что единственное, за что не следует оправдываться женщине, так это ребенок, которого родили, вырастили и любили. Я рада, что на этот раз наши суждения совпали.

Сара Бернар – Франсуазе Саган

А я довольна тем, что у нас одинаковые, хотя и лаконично оговоренные, моральные устои. Браво. Вернемся в «Одеон»! Но прежде, о чем еще Вы хотели спросить меня?

Франсуаза Саган – Саре Бернар

Мы говорили о Прусте, так вот, судя по высказываниям Ваших биографов и некоторым из Ваших писем, Вы были влюблены в прообраз Свана [27] . Этот Шарль Хаас действительно был столь обаятелен, каким изображают его Пруст и собственная его репутация?

Сара Бернар – Франсуазе Саган

Вам придется выдержать предисловие к моему ответу, дорогой друг. Вам известно, что свет прожекторов, который направляют нам в лицо, нередко больше ослепляет наше окружение, чем нас самих, а это означает, что у других я вызывала большее восхищение, чем у самой себя; поверьте, от этого я не испытываю ни малейшей гордости, но так уж оно есть. Кроме множества сердечных увлечений, кроме завладевших мною позже страстей к двух мужчинам, за которых я вышла замуж и на которых мне и смотреть-то не следовало, у меня было несколько разочарований, но большая любовь выпадала крайне редко. Шарль Хаас был такой любовью. Под любовью я подразумеваю чувство, которое испытываешь, и понимаешь, почему его испытываешь, и можешь только одобрить то, что чувствуешь. У Шарля Хааса было все, даже если не принимать во внимание его неотразимое очарование – и как некоторые общеизвестные истины, неоспоримое, Шарль Хаас обладал вкусом, благородством, добрым сердцем, смелостью, элегантностью по всем статьям и с головы до ног. На мой взгляд, у него был лишь один недостаток – это пристрастие к светской жизни и скучным людям, от которого он не мог избавиться и которое заставляло его мчаться в любой час дня и ночи в наводящие тоску аристократические салоны. Но мне это ничуть не мешало, у меня была своя собственная жизнь, и как только мы вновь оставались наедине, наши разговоры и смех выдавали людей одной породы. У нас даже глаза были почти одинакового цвета, того же цвета волосы, та же осанка; нас объединяло общее пристрастие к чрезмерности и к иронии. Боюсь только, он был более образован и умен, чем я. Я не могла удержаться, чтобы чуточку не играть с ним, не актерствовать, не кокетничать, не расставлять ловушки, а он не мог удержаться от желания дать мне понять, что видит их, различает и отвергает. Из-за этого порой у нас случались честолюбивые споры и даже скверные ссоры, которым не место было в наших отношениях и которые, признаюсь, зачастую происходили по моей вине.