Сапфировый альбатрос

По правде сказать, у некоторых несознательных трудящихся в мозгах в ту геройскую пору происходила некоторая путаница: почему с мандатом — это экспроприация, а без мандата — грабиловка? Это же получается одна сплошная бюрократическая волокита, серьезное дело тормозится из-за бюрократической бумажки! Один запутавшийся трудящийся по фамилии Пантюшкин не то Пантелейкин взял во время обыска у буржуев какую-то ему необходимую вещь, а его за это подвергнули аресту свои же старшие товарищи по борьбе.

Правда, потом выпустили, приняв во внимание его пролетарское происхождение и пулеметные заслуги в отчаянной борьбе с международным Юденичем. Но он несознательно обиделся на партию, собрал фракцию из таких же несознательно обиженных товарищей и начал устраивать налеты под литературным псевдонимом Ленька Пантелеев. Мишель с ним, правда, дел не имел, только видел его голову в банке со спиртом в окне бывшего Елисеевского магазина. Но не опознал. Ленька в банке очень сильно изменил свое выражение и зубы чересчур открыто выставил. Зато кого-то из такой же самой, я извиняюсь, хевры Мишель караулил под окном с наганом, но тот ужасно хитрый бандит ушел через черную дверь.

Наверно, я так думаю, у всякой-разной старорежимной публики головенки больше всего кружились от быстроты темпа революционных видоизменений. В их идеалистические головешки никак не могло уложиться, что как это, дескать, так: вчера нижние чины тянулись перед офицерами в струнку, а пролетарский элемент проходил мимо городовых с ответственными выражениями лица, и вдруг тех же самых офицеров солдаты, я извиняюсь, продырявливают всем, чего под руку попадется, а трудящиеся отлавливают городовых по подвалам и чердакам и не просто, я извиняюсь, колошматят, а буквально-таки убивают до смерти.

Мишель и в рабоче-крестьянской милиции не сумел встать на правильные пролетарские рельсы.

Следующее в моем разыскании удостоверение удостоверяет, что Мишель обратно уволен со службы по болезни. Хлебнул, видно, империалистических газов на четыре пятилетки вперед.

А еще более следующее удостоверение удостоверяет, что Мишель служит в Петроградском Военном порту и в силу такой своей службы освобождается от всяких-разных принудительных работ. Очень уж у него был ответственный пост конторщика, а попозднее и поднимай выше — помощника бухгалтера.

А после за ними ниже следует торжественная

Выпись

из книги записей браков за 1920 год,

Местного Отдела записей актов гражданского

Состояния Петербургской стороны

гор. Петербурга

Причитающийся по сему

документу гербовый сбор,

в размере двадцати (20) руб.

взыскан наличными деньгами.

Заявляем о добровольном вступлении в брак и отсутствии законных препятствий к нему.

А дальше подпись жениха, подпись невесты, подпись свидетелей, печать, подпись завотдела, секретаря — сочетаться, уважаемые товарищи-граждане, это вам не в баню сходить, это дело серьезное.

И цифры серьезные. К примеру, № записи 1991. И роды занятий у брачующихся очень даже основательные: жених — счетовод, невеста — учитель. Жених холост, невеста бракоразведенная. А фамилию брачующиеся желают иметь общую, хохлацко-дворянскую.

Какие же за невестой водились гражданские качества, мне в точности неизвестно. Но есть такое сильное подозрение, что она, родившись довольно-таки задолго до революции, понимала свою женскую долю как такое, что ли, беспечальное существование, при котором один супруг работает, а другой апельсины кушает и в театр ходит. И мечтает, лежа на кушетке, о разных неземных фактах и обстоятельствах. Вычитанных у всяких реакционных декадентских авторов.

Сам Мишель в дореволюционный период реакции очень чересчур сильно пропитался этой упаднической плесенью: прекрасные дамы, снежные маски, всякие немыслимые маркизы с Антильских островов туманной Скандинавии и вообще ананасы в шампанском… Он в то время до чрезвычайности увлекался немецким писателем Оскаром Уайльдом.

Его первая прекрасная дама тоже до крайности гордилась своей до чертиков двойной фамилией — Русакова-Промысловская, или Замысловатская, или чего-то вроде этого, до крайней степени изысканное и генеральское. Когда Мишель в конце концов сумел встать на строго материалистические рельсы, до него дошло, что у ней было-то всего-навсего глупое белое личико под обширной непрактичной шляпой, тоненькие ручки и жалкие плечики. Но Мишель тем не менее от избытка всевозможных упаднических чувств падал перед ней на колени и, как дурак, целовал землю, по которой маршировали ее малоразмерные туфельки.

В моей накопленной подшивке я мог бы подраскопать довольно-таки препорядочно выписей из его торжественных к ней посланий, только не имеется досуга времени, я на память и так примерно помню.