Алессандро приоткрыл задние окна на полдюйма и включил обогрев. Первые несколько минут я наблюдала за ним, но он вел машину с непринужденной уверенностью, удобно устроившись за рулем. Он влился в поток машин, как будто родился в Хьюстоне. Усталость наполняла меня, как просачивающийся песок в песочных часах. Я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза
— Каталина, с тобой все в порядке? — мягко спросил он.
— Я просто задумалась.
— О чем?
— О руках Лоуренса. Они совсем не похожи на руку в видео Сигурни, и его талант совершенно другой. Я понимаю встретить одного деформированного человека с магическими способностями. Странности случаются, и в жизни нет никаких абсолютов. Но двоих?
Он не ответил.
— Алессандро, и он был очень силен. Сильнее обычного Превосходного призывателя. Ты сказал, что за последний год «Диатек» круто расширился. Может, они каким-то образом создают искаженных убийц? И именно из-за этого идет расширение?
— Не знаю.
— Искаженная магия не возникает естественным образом в значительном количестве, — процитировала я по памяти. — Голос у меня был усталый даже для самой себя. — Число младенцев, рожденных с врожденными дефектами, вызванными магией, составляет один человек, примерно, на девятьсот тысяч. Почти все искажения являются результатом вмешательства во врожденную магию посредством экспериментов. Существует гора исследований размером с Эверест, и ни одно из них не упоминает о том, сохраняются ли какие-либо магические способности после трансформации. Где «Диатек» нашел искаженных магов?
— Опять же, я не знаю.
— Ты не можешь просто так сварганить из воздуха деформированного человека. Это требует кардинального изменения его таланта. Это требует многолетних исследований, сложного тайного взаимодействия команд магов, работающих вместе. И денег тоже. Все эти составляющие.
— У «Диатек» есть деньги, — сказал Алессандро.
— А все остальное?
Он покачал головой, глядя куда-то вдаль.
— Каждый раз, когда я оказываюсь рядом…
— Рядом к чему?
Он не ответил.
Мне следовало бы копнуть глубже, но я так устала, что даже думать об этом было больно. Я хотела снова почувствовать его объятия. Я хотела, чтобы он съехал на обочину, чтобы я могла забраться к нему на сиденье и снова оказаться в его сильных объятиях. Я бы положила голову на его твердую грудь и позволила ровному биению его сердца унести меня в сон, чтобы почувствовать спокойствие, тепло и свободу от этого гнетущего чувства обреченности, нависшего надо мной, словно грозовая туча.
Этого никогда не случится. Мы с ним никогда не сможем быть вместе. Я сирена. Моя магия превратит его во влюбленного зомби. А он наемный убийца. Он убивает людей, чтобы заработать себе на жизнь. Что же это говорит о нем? Что он чувствует себя комфортно, отобрав жизнь у человека, получив за это деньги?
А что можно сказать обо мне? Когда он со мной, я чувствую себя живой. У меня есть семья, я никогда не была одна, если только сама этого не хотела, но когда он ушел, я вдруг почувствовала себя одинокой, как будто кто-то вырвал из моей жизни жизненно важную часть, и я отчаянно нуждалась в ней. Это была не я.
Я закрыла глаза. Лицо охотника со шрамом всплыло из моих воспоминаний, его глаза были лишены человеческих эмоций, как глаза аллигатора. Он и мужчина, что обнимал меня на крыше, были совершенно разными людьми. Охотники казались мне плоскими, как будто какая-то неотъемлемая часть их человечности, увяла и умерла, оставив только эгоизм и горький прагматизм. Алессандро чувствовался бодрым и живым. Когда он заговорил о том, чтобы найти Холли, когда он позаботился, чтобы купить Тени угощение, когда он спросил меня, все ли со мной в порядке несколько минут назад, он проявлял сострадание. Делая это, он ничего не выигрывал. Нельзя быть одновременно сострадательным и наемным убийцей.
Кусочки и фрагменты памяти проплывали в моем сознании, пытаясь выстроиться в связное целое. Насмешка в его голосе, когда он назвал убийц «они», досье на «Диатек», то, как он объяснил, как Сигурни наняла его. «У меня есть определенная репутация, и такие люди, вроде Сигурни, берут ее на заметку». Он не был простым убийцей. Должно было быть что-то еще.
А может, я обманываю сама себя. Я хотела бы, чтобы он был кем-то большим, потому что я хотела его. Я бы согласилась на простую возможность будущего, на надежду. Неужели это делает меня слепой? Может, я намеренно искажаю факты, чтобы не чувствовать себя виноватой в том, что влюбилась в наемного киллера?
Нет, любовь это слишком сильное слово. Определенно слишком сильное.
Я должна была перестать думать. Прямо сейчас.
— А почему лопата?
— Что?
— На крыше, когда мы сражались с роем, зачем ты наколдовал лопату?
Он некоторое время молчал, очевидно, решая, как много можно сказать.
— Так уж устроена моя магия.
— Значит, она основана на намерениях?
Он вздохнул, смирившись.
— Да. Я представляю себе действие, а магия делает все остальное. Это происходит очень быстро. Иногда я не полностью осознаю свое намерение до того, как появляется предмет.