Сапфир

Джип миновал тринадцатый километр, затем двенадцатый, добрался до столбика с номером одиннадцать.

— Не верится, да? Просто не верится.

Мо сдержанно кивнул. И снова ничего не сказал.

Джип он оставил у ворот, не стал загонять в гараж. Вошел в дом первым, взял ее за руку, повел к креслу. Опустился на него, заставил сесть к нему на колени, вновь прижал к себе болезненно крепко.

У нее нервно колотилось сердце. Как будто что-то не так…

Но что может быть не так — они ведь сумели?

— Поговори со мной, Мо… Ты чего?

Он не произносил ни слова. За окнами завывал ветер; не вращался под потолком вентилятор.

— Мо…

Она чувствовала биение его сердца через пульсирующую на шее вену. В какой-то момент не удержалась, отстранилась, взглянула на Марио пристально и встревожено.

— Что… Что не так?

Он был бледен. Под глазами темные круги, щеки странного сероватого оттенка. И эта грустная улыбка… На этот раз она четко поняла — грустная, странно-печальная. Но почему?

— Что не так, Марио? Мо? Что… с тобой?

Он улыбнулся еще печальнее, и у нее болезненно екнуло сердце.

— Мо! — почти что выкрикнула она. — Да что происходит-то?

— Ты старалась, — произнес он тихо. — Я знаю, что ты сделала все, что смогла. Но… нервы.

— Что… нервы? — она сглотнула вновь сухим языком. Причем здесь нервы, если она отыскала сапфир. И откуда же такая бледность? Так плохо до похода в комнату он не выглядел.

Марио гладил ее по волосам, будто утешал, — Лане хотелось плакать.

— Я же нашла его — сапфир, — нашла. Почему ты… такой?

Он не отвечал так долго, что у нее скрутило внутренности. А после беззлобно усмехнулся и вздохнул.

— Ты нашла цитрин.

Что?!

Лана повисла, будто в паузе, — шокированная, сделавшаяся белой лицом. Моментально одеревенели конечности, перестал двигаться язык, замерли, будто окоченели рыбки в аквариуме, мысли.

— Что? — сиплый хрип. И ее вдруг начало трясти. — Что ты такой говоришь, Марио, что ты говоришь?!

По щекам полились горячие крупные слезы. Она нашла все верно, она старалась, она вытащила нужный камень, а это все — глупая шутка. Дурная шутка, очень злая и неуместная.

— Я нашла сапфир!

— Цитрин, — тихий выдох. — У меня осталось меньше четырех часов. Это нормально, Лана. Нормально, слышишь? Я был готов.

Еще никогда в жизни ее не колотило так сильно, как теперь. Тряслось, как у наркомана, ее тело, ходили ходуном сделавшиеся ледяными руки, теперь мысли грохотали груженым товарняком.

— Цитрин? — прошипела она ошалело. — Я нашла цитрин, и… ты… молчал?!

В оцепенение примешалась злость — красная, яркая, обжигающая.

— Ты все это время молчал? — она поднялась на ноги, склонилась над ним прокурором. — Мы все это время ехали… Мы потеряли столько времени… И ты все это время молчал?! Да ты вообще, что ли?!

И взорвалась:

— Идиот! Ты слышишь — ты идиот! Дурак, полнейший, полный…

Она рыдала с красным от ярости лицом. Стояла со скривленным ртом, чувствовала, что сейчас или грохнется в обморок, или накинется на него, на Марио, с кулаками — ей впервые в жизни хотелось его побить.

— Лана, милая…

— И я после этого милая?! Да мы могли… — она затравленно заозиралась по сторонам. — Где карта?!

— Не нужно никуда больше ехать. Мы уже съездили.

— Где карта?! — орала она так громко, что не узнавала себя.

Он молил ее глазами.

— Я умру через три часа, Лана. Пожалуйста, не надо… Не надо криков, скандалов. Мы…

— Мы могли войти еще раз и выбрать другой.

— Не могли. Из комнаты можно вынести только один камень.

— Почему ты не сказал мне? Почему не сказал сразу?!

Он устало потер глаза — непривычно вялый, осунувшийся. Попросил устало:

— Пожалуйста, просто побудь со мной. Не нужно… слов.

— Нет… нет-нет-нет…

В ее голове с бешеной скоростью вращались шестеренки. Еще три часа… Еще не все потеряно.

— Лана…

— Нет, прости, я должна, — она все еще озиралась по комнате, как будто пытаясь сообразить, что делать. Отыскала свою сумку, рывком пролистала блокнот — три луча у цитрина. ТРИ ЛУЧА У ЦИТРИНА! Дура!!! Память сыграла с ней злую шутку… Гребаная память.

Еще три часа.

— Сиди здесь…

Он схватил ее за руку, придвинулся.

— Пожалуйста, — а в глазах мольба, — пожалуйста, не уходи. Это очень страшно… умирать в одиночку.

— Ты не умрешь, — хлестнула ответом.

— Лана, не уходи… моя последняя просьба. Не оставляй меня сейчас… только не одного.

В эту минуту она делала выбор всей своей жизни: исполнить его пожелание означало убить его. Не исполнить — смертельно обидеть. Возможно, перед смертью. Она действительно может не успеть. Или не войти в комнату. Или не вынести еще один камень. И он умрет здесь один, без нее, без единой души рядом — никому не нужный, брошенный, оставленный.

Ее сердце рвалось на части кровавыми кусками.

— Ты не умрешь, — возможно, она совершает самую большую ошибку своей жизни. Но если она даже не попробует, он будет умирать на ее глазах. Вдох-выдох, вдох-выдох. Тишина, остановившееся дыхание, сердце и пульс.

Она опустилась рядом с ним на колени.

— Ты не умрешь. Я не дам, — всхлипы душили слова. — Что бы ни случилось, ты знай, что я тебя люблю. Я все успею, я тебя люблю, я все успею…

— Не уходи…