Финн изумленно на него уставился. За окном начался ливень, ветер распахнул окна и погасил огарок свечи. Финн замерз так, что руки стали ледяными, а тут еще эмоции… Словно тюремная инфекция, страх в голосе Клодии передался и ему, на миг он вернулся назад, в белую камеру, где появился на свет не принцем, а Узником, существом без памяти и надежды.
Ударила молния, и дом содрогнулся.
– Что нужно делать? – спросил Финн Джареда.
Толпу остановил Инкарцерон. Едва Узники начали карабкаться на вторую ступень, в огромном зале зазвучал голос:
– Я убью любого, кто подойдет ближе.
Ступень замерцала: голубоватыми волнами по ней побежал ток. Толпа содрогнулась. Кто-то полез дальше, кто-то замер, кто-то отступил. У пьедестала возникла толчея, из которой прожекторы лениво выхватывали то испуганное лицо, то взметнувшуюся конечность.
Аттия выхватила у Рикса горящую растопку и хотела бросить на заплесневелые портьеры, но Клодия схватила ее за руку.
– Подожди!
– Чего ждать? – Аттия повернулась к статуе, но Клодия сильно дернула ее за запястье, заставив выронить растопку. Горящие лоскутки упали на портьеры, Клодия быстро затоптала огонь, не дав разгореться.
– Ты свихнулась, да? Нам теперь конец! По твоей милости! – бушевала Аттия.
– Но Джаред…
– Джаред не прав!
–
Посеревший, мрачный Смотритель приосанился. Его темный сюртук блестел от снега.
– Послушайте меня! – закричал он. – Тюрьма собирается нас бросить! Собирается обречь своих детей на голод, холод и смерть!
Стоящие вплотную к пьедесталу узники заглушили его слова своим воем. Приблизившись к отцу, Клодия почувствовала, что толпу сдерживает лишь предостережение Тюрьмы, что Инкарцерон с ними играет.
–
Зря они содрали портьеры! Клодия поняла, что Инкарцерон сожжет собственное тело, что его злость из-за потери Перчатки и срыва планов сокрушит и их. Один костер спалит их всех.
Тут рядом послышался резкий голос:
– Выслушай меня, о отец мой!
Толпа притихла. Узники замерли, словно звучащий голос был им давно знаком и они хотели слушать его снова и снова.
Каждым нервным окончанием, каждой клеткой тела Клодия ощущала, что Инкарцерон подползает все ближе, льнет к щеке и взволнованно шепчет на ухо, озвучивая свои тайные сомнения.
–
Чародей захохотал. Глаза прищурены, изо рта несет кетом – Рикс широко развел руки.
– Позволь показать, на что я способен. Чародейское искусство, какого мир не видывал! Позволь оживить твое тело, отец мой!
33
Едва выбравшись в коридор, Финн увидел, что Кейро оказался прав. Против них сейчас играла сама древность дома. Как и на королеву, возраст обрушился на него в одночасье.
– Ральф!
Ключник подошел, торопливо переступая через куски упавшей с потолка штукатурки:
– Да, сир.
– Приказываю эвакуироваться. Всем покинуть дом.
– Куда же нам идти, сир?
– Не знаю! – мрачно ответил Финн. – Боюсь, королевский лагерь в таком же состоянии. Попробуйте укрыться в конюшне, в окрестных деревнях. Здесь останемся только мы. Где Каспар?
Ральф снял расползающийся парик, обнажив коротко стриженные волосы. Щетина на подбородке, грязное лицо – ключник казался усталым и потерянным.
– С матерью. Бедняга потрясен до глубины души, боюсь, он не представлял, какова она в действительности.
Финн огляделся по сторонам. Кейро заломил руку Медликоуту. Джаред нес Перчатку. В длинном плаще сапиента он казался особенно высоким.
– Нам нужен этот урод? – негромко спросил Кейро.
– Нет. Пусть уходит с остальными.
Кейро напоследок посильнее вывернул секретарю руку и оттолкнул его.
– Выбирайтесь отсюда, – посоветовал Финн. – Найдите безопасное место. И братьев своих найдите.
– Безопасных мест больше не существует. – Медликоут пригнулся: рядом с ним рухнули в пыль латные доспехи. – Их не существует, пока не уничтожена Перчатка.
Финн пожал плечами и повернулся к Джареду:
– Пойдемте!
Они выбежали в коридор.