– Из лесу.
– Сейчас иду!
Смотрю – двадцать три человека, все молодые ребята. Одеты в нашу русскую форму.
– А где оружие-то ваше?
– Все покидали, командир. Мы из плена, с окружения.
– Зачем оружие-то покидали, ребят? Куда я теперь вас дену? У нас у самих-то тяжело с этим делом. Сдавать вас надо.
– Не сдавай, командир!
– Какой командир, я сам-то только взятый.
– Так ты и командуй.
Так заставили меня командовать.
– Вы, поди, жрать хотите?
– Да.
– Паша, иди, накорми их. Только не сильно налегайте, ребята. Давно не ели?
– Четвертые сутки.
– Так вы откуда вышли-то?
– Не знаем, мы все лесом шли.
– Сейчас накормят вас. В этой траншее будете вместе с нами. Сегодня вас тут никто не тронет.
Семь суток мы стояли в обороне, ели горячую пищу, и никого из начальства не было ко мне…
На восьмые сутки вечером пришли нас менять – мужики с бородищами и с охотничьими ружьями, наши русские дядьки. По каким сусекам собирали их?
Говорю им:
– И что вы тут собираетесь делать?
Они говорят:
– Да ничего не будем. Сюда после вас никто не придет теперь.
С бородой не с бородой – сменили нас. Мы все собрались и пошли. С километр шлепали, вышли на полянку. Тут, значит, привал. Кто-то из ребят говорит:
– Сейчас кухня придет.
– Да ты-то откуда знаешь, что кухня придет? Мы уже семь суток на немецком обеспечении живем. А тут…
Потом пошел дождь, да такой, что ужас. Мы с другом по стаканчику коньячка выпили, консервами с маслицем закусили. Хорошо, что у немцев две палатки взяли – вот так в них и заночевали.
Утром пришел какой-то лейтенант:
– Кто командовал?
– Я командовал.
– Сколько вас?
– Не знаю сколько. Все мои. Одного только потерял.
– Я теперь буду командиром.
– Пожалуйста. Я ни от кого не принимал, поэтому и передавать не буду.
Ну, заночевали другой раз. Утром пошли на Белый. Там влево да три километра лесом. Обходили с тылу, потому как по дороге было нельзя, перекосят всех. В лесу дорогу как делали – с обеих сторон хлестали лес, мостили полотно через болото. Так же и в Калининской, и в Ленинградской области делали, чтобы проехать куда-то или подвести снаряды – делался деревянный накат в три бревна и скреплялось все это дело скобами. И тут уж смотри не разевай рот, водитель, – машина только-только идет. И если сорвалась она с настила, то уж обязательно опрокинется вниз. Считай, ее надо поднимать, опять ставить на настил. Там были стрелки, конечно, но редко. Абы как ездили. Так же жили, так же и воевали…
Вот поперли мы снова на тот Белый. Дали нам в поддержку два танка КВ. Когда мы подошли, они уж нас дожидались. С соседней стороны не знаю, кто шел. У меня эти танки двинули, по паре снарядов саданули, и в кусты. Мы до половины города дошли, и что… ни гранат, ни… ничего нет. У меня же тогда была десятизарядная СВД, с коробкой…
Капризная?
Да не, не капризная, она ржавая. Открутишь, а там… Вот с каким оружием воевали.
Немцы в Белом упорно сопротивлялись?
А немцев я там ни одного не видал. В том районе города никого не было. Вот мы до половины города дошли, я ребятам говорю:
– Вы тут пока посидите, а я к танку сбегаю.
К танку прибежал, а они мне:
– А ты что за хрен?
У меня ж документов нет.
– Так кто-кто, с пехоты, мать ети…
– Не имею права тебе подчиниться. И к тому же у меня всего лишь четыре снаряда. Это железный НЗ. Я не могу их выпустить без приказа генерала. Понял?!
А какой из меня генерал. Ну и тут он (враг), конечно, нам… Только я прибежал – опять зашевелились, началась их артподготовка. Вышибли нас оттуда немцы к х… И вот в городе при отступлении осколком садануло меня. Все рассадило – дырка 12 на 8. Разорвало так, что «шульники» раскрылись напополам к е… матери. Спасибо, две девушки, молодые-маленькие, вытащили меня. Потом какое-то время один я шел. Потом сидел под елкой. Ребята меня там перевязывали. Смотрим – мимо нас 24-й год идет на подмогу. (Призывники 1924 года рождения.
– Вы хоть бы чем-нибудь мягоньким мне постлали.
– Да как мы тебе постелим? Видишь, все в воде, как ты на мокрое ляжешь?