Сандро Боттичелли

Почти по-умбрийски воздушная внешность Чезаре и Лукреции проникнута в то же время чем-то противоположным обычной лирике Пинтуриккио — наивность художника странным образом делает многое тайное явным, словно предугадывая трагическое будущее едва намеченных отношений и событий. Застылая молодцеватость лихого гуляки Джованни выглядит, вопреки живописцу, не менее напряженно, чем натянутое достоинство изящного Чезаре, словно готового спрыгнуть со своего трона. И по контрасту с тем и другим особенно отрешенным в этой предгрозовой обстановке смотрится подлинный гость с Востока — рыжеватый и светлоглазый турецкий принц Джеме, с некоторых пор неразлучный соучастник тайных и явных развлечений папских сынков.

Сказочно декоративные одеяния братьев Борджа, не менее причудливо экзотичные, чем у самого Джеме, в данном случае не только плод богатой фантазии Пинтуриккио. Из Испании почти ежедневно прибывали в Рим изгоняемые оттуда евреи и мавры, и находили в Ватикане — при наличии известного капитала — весьма благосклонный прием. Святейший отец радушно облагал их поборами и драл таким образом три шкуры за свою несравненную веротерпимость. Так что экзотические восточные одежды не были редкостью на улицах папской столицы.

На балах, участившихся в Ватикане, не отставая от молодежи, семидесятилетний понтифик принимает участие в плясках. Как бы продолжая игру, Чезаре заказал себе рыцарский меч со сценами из походов своего знаменитого античного тезки. Решающей среди многих весьма искусных изображений стала сцена перехода через Рубикон. Он и сам начинает писать свое имя на древнеримский манер — «Caesar», и так же велит воспроизводить его на своих штандартах, и наконец совсем запрещает называть себя смягченно итальянизированным «Чезаре», придумав себе отчаянно честолюбивый девиз на металлически звучащей латыни «Aut Caesar, aut nihil» — «Или Цезарь, или ничто» — середины он не признает. Молодой кардинал Валенсии втайне от всех, кажется, помышляет о собственном Рубиконе… Кончились блаженные времена идиллических пасторалей Джулиано и Симонетты, искусно продляемые ностальгией Лоренцо, лирическими стансами Полициано и живописью Боттичелли. У порога стучится время прямо противоположных идей, мятежное время Савонаролы. Период апокалипсических бедствий Флоренции и Италии.

Глава II ДИКТАТУРА ДУХА

Я наслаждался миром и покоем, а Ты вывел меня вон, открыв мне Твой свет. Тогда я поступил как бабочка, которая в своем стремлении к свету обжигает себе крылья. Я сжег, о Господи, крылья моего созерцания и вверг себя в бурное море, где ветры дуют со всех сторон один против другого.

Савонарола

Сожжение Суеты

Во Флоренции помнили традиции карнавала — обычай молодежи перегораживать шестами улицы с целью взимания выкупа за проход. Эти деньги проматывались целиком на вечерние праздничные пирушки. После обеда наступала пора фейерверка на площадях, а к вечеру все завершалось массовой шуточной «битвой» камнями среди подростков, получавших подчас в этих сражениях далеко не шуточные травмы. Иногда даже кончалось убийством — словно ритуальное жертвоприношение среди пиров.

Но в карнавал 1496 года благодаря вмешательству Савонаролы меняется весь характер торжеств. Решительно приступая к «реформе молодежи» — реформе нравов, монах преображает карнавальные действа в религиозные, и на тех же углах собираются те же деньги, однако не на кутежи, а на бедных. «Бесчинные» ужины стали много скромнее, а печально знаменитая игра в камни, этот «турнир» улиц, вообще отменен. И совсем воспрещается фривольное наследие Медичи — карнавальные песни.

В результате весьма энергичных усилий проповедника и активности его сторонников в течение года город неузнаваемо изменился. Недавняя суетная столица всяческой роскоши, казалось, теперь целиком предалась публичному покаянию. Красавицы Флоренции сменили свои богатые украшения на самые скромные одежды. Все горожане поутру, а то и ночами спешили в церковь, а за азартные игры назначались высокие штрафы. Богачи в беспокойстве о «будущей жизни» раздавали обильную милостыню, а благочестивых ремесленников в часы досуга можно было видеть на пороге их мастерских главным образом с Библией или с трудами Савонаролы в руках.