Самый жаркий день (СИ)

Но мне было ясно, что это все не то.

– Ба-а-а-а!!! – выстрелила я снова.

Этот крик понравился больше, он словно помогал озарению пройти сквозь ствол пистолета и выплеснуться вместе с пулей в сторону врагов. Не было нужды целиться в кого-то конкретно, толпа перед укреплением была настолько плотной, что промахнуться было бы решительно невозможно. Человек, сраженный выстрелом, как будто и сам стал центром волны ужаса, что расходилась от его уже мертвого тела, все еще стоящего, сжатого со всех сторон боевыми товарищами.

Хивинцы вновь дрогнули, но еще не побежали.

– Бра-а-а-а!!!

Третий залп надломил их. Узбеки уже не просто шагнули назад, а развернулись и ринулись к пролому. Однако он в своей узости не мог вместить всех сразу, тем более что и в нем стояли солдаты. Все смешались в ужасной давке, кто-то лез поверх чужих голов, снизу слышались дикие крики раздавливаемых заживо людей. Я бросила взгляд в сторону и поняла, что и рядом со мной нет никого. Наши солдаты и сами поспешили отойти подальше от «барышни». Только четверка моих охранников, белые, словно вымазанные известкой, держались в нескольких шагах. Из них Аслан смотрелся приличнее прочих, но и он закусил губу до крови.

«Неужели так просто закончилась битва?» – успела подумать я.

Стоять было тяжело. Наверное, никогда прежде мне не приходилась выпускать из себя столь много Света. В ушах зашумело, и, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за камень баррикады.

Узбеки бежали и вдруг все разом остановились. Причиной этого стал хан Мухаммад Рахим, выехавший на поджаром коне к самому пролому. С моего места он был хорошо виден, скакун его нервно гарцевал позади войска, а сам правитель Хивы яростно кричал что-то своим солдатам. Вдруг он увидел меня, и я даже отсюда ощутила его ненависть. Чувство это было взаимным, поэтому рука с револьвером вскинулась сама собой, пуля выскользнула из ствола и понеслась вперед. Конечно, с такого расстояния попасть можно было лишь при большой удаче, только заряд ужаса и достиг Мухаммада, но внешне он никак не отреагировал на него.

Хивинцы нехотя, словно очнувшись ото сна, снова обращали свое оружие в сторону баррикады, направляемые яростью своего царя. И я восхитилась его волей, которая смогла сломить озарение Мани.

На этот раз враги шли практически молча, на лицах их застыла обреченная решительность. Но и наши солдаты сумели воспользоваться передышкой, дарованной мной, и восстановить порядок на укреплениях. Инфантерия занимала позиции, прилаживала ружья для стрельбы и штыковой, казаки правили сабли. Где-то запели, и песню подхватили многие. А я поняла, что следующее озарение разобьется о настрой хивинцев. Они уже считают себя мертвыми. Смотреть на их приближение было жутковато, особенно на фигуру Рахим-хана, медленно едущего среди своих солдат.

– Снова Светом бахнешь? – спросил меня Тимофей.

– Смысла нет. Посмотри на них, – ответила я. – Они идут в последний бой, и никакой ужас больше не заставит их повернуть вспять. Все решит честный бой. Сталь против стали, свинец против тел.

– Хан послал их в газават, – сказал Аслан. – Священная война на защиту своего дома от иноверцев, для них это фард – святая обязанность. Сломить их дух сейчас сложно.

– Но можно? – поинтересовался Тимка.

– Человек слаб, – пожал плечами черкес. – В какой-то момент даже такое устремление может быть преодолено. Нам бы дожить до этого.

Послышалась команда «пли!», и баррикада взорвалась сотней залпов, окутываясь пороховым дымом. Передние ряды хивинцев рухнули на тела несчастных, отдавших свои жизни ранее, следом новый приказ и новые выстрелы – но даже это не сбило узбеков с шага. И вот они побежали, лавой накатывая на позицию.

– Пора уходить тебе, – потянул меня со стены Тимка.

– Погоди! – крикнула я и разрядила оставшиеся заряды.

С каждым из них Свет направлял волну паники, но она разбивалась, растворялась среди перекошенных в религиозном экстазе лиц. Сейчас хивинцы видели перед собой не просто врагов, а шайтанов и иблисов, как тут называют чертей и демонов. Вот только главной нечистью являлась я, и вся ярость атаки оказалась направлена в мою сторону. И так вышло, что самая жаркая свалка разгорелась именно рядом со мной. Узбеки бросались на баррикаду в стремлении дотянуться сталью до белой ведьмы, а русские солдаты решительно защищали ее.

– Уйдем! – кричал Тимофей, потому что говорить уже было бесполезно в разразившемся шуме.

– Нет! – орала я. – Если меня не будет видно, они могут дрогнуть!

И осталась стоять, видимая сразу всем. Удивительно, но ни одного выстрела в мою сторону не последовало, словно хивинцы стремились взять ненавистную женщину обязательно в штыки. Я перезаряжала револьвер, стреляла, но скоро припасы кончились. На глаза попалась чья-то сабля, оброненная кем-то, рука моя сама схватила ее. Рубить врагов, конечно, мне никто не позволил, но вид я приняла грозный. Будто увидела себя со стороны: светловолосая девушка, лицо которой покрыто разводами смеси копоти и пота.