Самый страшный след

— Григорий? — беззвучно прошептал священник, узнав говорившего. — Грошев?

Луч фонаря скользнул в сторону, и из темноты выступила фигура немецкого унтера с блестящим на груди горжетом полевого жандарма. Позади него стояли еще несколько солдат, среди которых настоятель узнал крупную фигуру Грошева. Тот был в своей обычной темно-синей рубахе, но на рукаве белела повязка, а из-за плеча торчал ствол винтовки.

— Его зовут отец Илларион, господин оберфельдфебель, — повторил Григорий.

— Ты настоятель местной кирхи? — спросил унтер.

— Да, господин офицер, — кивнул старик. — Что вам нужно?

— Мы ищем сбежавшего преступника. Он отказался подчиниться и ударил ножом одного из наших солдат. Внешне напоминает цыгана. Ты видел его?

Лицо священника было заспанным, помятое ночное платье также говорило, что он только что покинул постель.

— Простите, господин офицер, но я спал и никого не видел, — пробормотал отец Илларион и, отступив назад в сени, пригласил: — Можете проверить. Я здесь один.

— Напрасно это, господин оберфельдфебель, — послышался опять голос Грошева. — Наши попы тоже не ладили с советской властью, так что помогать ей не станут. Надо у других соседей пошукать…

Кажется, вид священника и последние слова новоявленного полицая возымели действие: немец еще раз осветил фонарем лицо хозяина, развернулся и зашагал по ступеням в палисадник. Пошли к калитке и его спутники.

Отец Илларион прислонился плечом к дверному косяку. Проводив взглядом незваных гостей, он с трудом успокоил дыхание. Убедившись, что опасность миновала, прикрыл дверь, накинул крючок и вернулся в комнату.

Шум снаружи постепенно стихал, отдалялся.

Немного выждав, старик накинул на плечи суконный зипун. Выйдя на задний двор, опять прислушался… Собаки брехали в дальнем конце улочки, там же тарахтели мотоциклы и слышались мужские голоса. Стрельбы больше не было.

«Знать, угомонились, уходят восвояси», — подумал священник и направился в глубь сада проведать красноармейца.

Сад на заднем дворе он знал прекрасно, потому и дошел до сарая без керосиновой лампы. Отодвинув последнюю яблоневую ветку, он вытянул руку и стал шарить в поисках угла сарая. И вдруг вместо деревянных досок ладонь нащупала что-то мягкое.

Отец Илларион замер. «Неужто Сермягин? Зачем он встал? И как сумел с покалеченной ногой выбраться из сарая?»

— Иван? — шепотом позвал Илларион.

Из темноты так же тихо ответили:

— Я не Иван. Я — Чернов. Яков Чернов из табора. Немцы ушли?

Москва

Август 1945 года

В архивных документах не нашлось ни одного упоминания за последние полтора года о цыганах, совершивших серьезные преступления. Если не считать такой ерунды, как попрошайничество, мошенничество, мелкие кражи на вокзалах и прочие традиционные для цыган «промыслы». К слову, на подобные дела занимавшиеся изучением архива сотрудники даже не обращали внимания.

Не дала ожидаемого результата и поездка Олеся Бойко в Московскую епархию. Там он ознакомился с несколькими документами, в которых описывалась служба отца Иллариона в различных епархиях. Описания походили на пространные характеристики с типичными церковными определениями. Помимо изучения документов, Олесь переговорил с протоиереем Димитрием, главой Мытищинского благочиния, и с самим епархиальным архиереем. Оба с огромной теплотой отозвались о погибшем отце Илларионе. В итоге сведений капитан Бойко почерпнул в епархии много, но полезного для следствия — почти ничего.

Не было проку и от общения с пожилым Шандором, возглавившим цыганский табор после гибели Якова Чернова. Замещавший барона цыган с пониманием относился к просьбам Старцева и искренне желал помочь следствию, но… одного желания было явно недостаточно.

Инспекция московских поликлиник и больниц, которой занимались Баранец, Горшеня и Ким, также не принесла положительного результата. Во-первых, медицинских учреждений в столице было немало. К тому же к территориальным поликлиникам с недавнего времени стали добавляться ведомственные. Во-вторых, к большому сожалению сыщиков, порядка в учете обращений за медицинской помощью явно не было. Где-то неточно записывали фамилию обратившегося, где-то забывали фиксировать причину обращения, а в иных клиниках учет и вовсе до сих пор не наладили. Бригада оперативников обошла и обзвонила более двадцати медицинских учреждений — нигде мужчине с резаной раной правой ладони врачи помощь не оказывали. Распределив между собой оставшиеся клиники, опера продолжили нелегкую инспекцию.

Половина отпущенного начальством срока на расследование пролетела, а заметных результатов поиска все еще не было. Оттого сотрудники оперативно-следственной группы Старцева и ухватились за посланного им богом Ивана Сермягина.

* * *

— Иван Лукич, может, тебя подвезти — мы сейчас в сторону Москвы едем. Ты где проживаешь? — прервал возникшую в разговоре паузу Старцев.

— Дык мне в другую сторону, — мотнул головой Сермягин. — Я сторожем перебиваюсь в «Заветах Ильича». Там же и живу, значит, в сторожке при школе.

— Это не доезжая Правдинского?

— Точно.