Самый приметный убийца

Воткнул нож в чищеную картошку, спустил засученные рукава и выпрыгнул в окно. Ворона стоял – фуражка набекрень, руки в карманы галифе, большие пальцы наружу – и, склонив голову, смотрел сверху вниз, высокомерно-вопросительно.

– Отойдем, – предложил Колька, быстро осмотревшись. Никого, но место открытое.

Зашли за дровяной сарай, там был пятачок для погрузки-выгрузки, с трех сторон скрытый зарослями. И пусть листва уже порядком поредела, ее еще было достаточно. Можно не опасаться попасться кому-то на глаза.

– Ну? – подбодрил Ворона с интересом, поднимая бровь.

Колька, заложив руки за спину, прошелся перед ним туда-сюда, отбрил нарочито небрежно, растягивая слова:

– Не нукай, не запряг. Ты прекращай свои операции.

Матвей улыбнулся, не разжимая губ, спросил:

– Это какие такие операции?

– Сам знаешь какие, – вежливо ответил Николай. – Подтибрил жратву – дело твое, я тебе не прокурор. Толкай куда хочешь, а Тамару подставлять не смей. Не то и по шее можно.

Ворона не сказал, а прямо пропел ласково:

– Это от кого же? От тебя?

– Именно, – подтвердил Колька.

Тогда Ворона, по-прежнему ласково, осведомился:

– Ты же взрослый мальчик, сам пойдешь на…

Морда у него была – глумливей некуда, Колька аж задохнулся от ненависти, но снова сдержался.

– А я тебе, паскудник, два раза повторять не стану. Еще раз что-то подобное – и голову отвинчу.

– Ты? – еще раз уточнил Ворона.

– Самолично, – снова подтвердил Колька.

Ворона потянулся, расправляя плечи, разминая руки:

– Слушай сюда, мальчик. Делаем так: сейчас ты захлопнешься и получишь по шее. Или наоборот. Выбирай, как тебе лучше.

От предвкушения знатной потасовки в груди появилась легкая пустота, внутри радостно екало, пальцы задергались. И Колька сообщил с огромным удовольствием:

– Угодно мне вам, ваше высокоблагородие, морду вашу крысиную набить. – И обозначил шутовской поклон, при этом ловя каждое движение противника.

Уловка сработала. Последовал молниеносный, змеиный удар, и, не будь Колька начеку, валяться бы ему, подбирая челюсть. А так увернулся, перехватил руку, провел бросок через бедро – но нога скользнула по траве, поэтому оба шлепнулись на землю. Ворона, упав неожиданно с высоты своего роста, сбил дыхание, поэтому мгновение бездействовал, Колька, воспользовавшись моментом, зажал захваченную руку между ног.

Он лежал лицом вверх, Ворона – на нем, прижимая Кольку к земле, тяжело дыша, и по всему было видно, что он уже торжествует победу. Колька резко крутанулся на живот и выгнул его локоть – от злости не рассчитал силу, поэтому сделал это слишком резко. Тот взвыл – бесшумно, сквозь зубы.

Колька, спохватившись, прекратил ломать вражью руку, но держал ее по-прежнему крепко, не давая возможности вырваться. Ворона, пуская пену сквозь зубы, так же бесшумно, но остервенело дергался, пытаясь освободиться. И, поскольку он был все-таки сильнее и крутился ужом, в какой-то момент Колька сплоховал, ослабил хватку. Ворона вырвался. Колька кувырком откатился назад, встал на ноги.

Слетел с Вороны всякий шик, теперь просто чернявая морда у него была, капала кровь с прокушенной губы, зубы лязгали – нелюдь, одно слово. Правая его рука скользнула за спину, блеснуло лезвие. Колька сам ринулся вперед, на опережение, на удар, прихватил кисть с ножом левой, правой снизу выгнул ее на рычаг. Бросок – и Ворона рухнул мордой в грязь. Колька занес ногу, добить гадюку – но почему-то остановился, не стал.

– Ну, сука! – шипел Матвей, со свистом втягивая воздух. Он уже приготовился, искривившись, напрягая мышцы.

Колька, треснув ему по кисти, выбил из побелевших пальцев нож-выкидушку, сложил, спрятал в карман. И, не сказав ни слова, пошел обратно, дочищать картошку. От возбуждения и лютой радости все внутри пело, казалось, вот-вот – и Колька взлетит.

Попытался под краном очистить гимнастерку, но только еще больше размазал грязь. Плюнув, просто стянул ее и кинул в угол (дома отстирает), принялся работать в майке, а грязные галифе прикрыл фартуком.

И лишь на третьей картофелине вдруг вспомнил: «А ведь сто раз Герман заставлял отрабатывать защиту от высокого противника и от ножевого снизу! Да еще издевался: “С вашим ростом, Пожарский, это жизненно важно”».

Колька не выдержал и бесшумно расхохотался: смотри-ка, не просто так эти люди на пути встречаются! И чистка картошки пошла бодрее, ударными темпами. Скипнула, прикрылась дверь, Колька резко обернулся. Перед ним, улыбаясь и подняв руки, стоял Матвей:

– Ну-ну, нихт шиссен. Ты это, зема, извини пока. Недооценил я тебя.

– Каждый может ошибиться, – согласился Колька, не выпуская из вида его ладони. Правая пошла вниз и вперед, он напрягся, сжимая кухонный нож.

Но Ворона просто протянул ему большую красивую ладонь. Поколебавшись, Колька пожал протянутую руку. Матвей, также сняв гимнастерку и повязав фартук, пристроился со вторым ножиком с другой стороны котла. Картошку он тоже чистил мастерски: быстро, аккуратно, снимая идеально тонкую кожуру. Работали в полном молчании и закончили как раз к приходу Тамары.