– Да за что, Семен Ильич? Я же подходил к вам с вечера, мне за обмундированием надо было…
Увы, у мастера было свое мнение о том, как лицо сохранять, даже если он чего и вспомнил, то виду не подал. Более того, язвительно спросил, не считает ли Пожарский его бревном беспамятным. Ну, а потом немедля сослал Кольку на кухню.
Колька хотел было начать права качать, но, по счастью, вспомнил, что Царица Тамара с утра как раз над какой-то чахохбили колдовала, или еще чем-то, что благоухало неописуемо, так и тянуло снять пробу. Есть шанс. К тому же вот и возможность передать акимовское предупреждение.
Приоткрыв дверь в столовую, Колька хотел было сделать широкий, гордый шаг – и замешкался: «Так, здрасьте, это что еще за фигура?»
В столовой во внеурочное время, помимо имевшего право Кольки, ошивался Ворона – Воронов Матвей, причем не просто ошивался, а чего-то химичил, то есть сновал туда-сюда, без церемоний, прямо в открытое окно, перетаскивая какие-то ящики, деревянные, перехваченные полосками жести, – сначала один, потом второй.
Царица Тамара указала длинным пальцем:
– Туда поставь, под прилавок.
– Слушаю-с, – ответил с почтением Ворона.
После окончания разгрузки завстоловой протянула Матвею совершенно настоящие деньги:
– Прошу.
Тот поклонился, вежливо приподняв фуражку, принял:
– Благодарю. Зря вы, Тамара Тенгизовна…
– Ни слова, – приказала она и отпустила княжеским жестом. Он бесшумно, как кот, канул в окно. Тамара защелкнула шпингалет.
Колька, сделав вид, что только что зашел, деликатно кашлянул. Царица Тамара подняла черные огромные глаза, ласково улыбнулась:
– Николай, вас снова сослали на кухню?
Он развел руками и опустил голову.
– Ну-с, чем займемся сегодня? Чистим картофель или пластаем синекур? – Этим словом у нее обозначались синие тощие куры, из которых она умудрялась готовить ресторанные блюда.
Колька поклонился:
– Как скомандуете.
– Тогда давайте так: вот эти три ящика снесите в подвал, а как управитесь – приступайте к картошке. Я отлучусь ненадолго, буду через три четверти часа.
– Теть Тамар, погодите, тут такое дело, – остановил ее Колька, но замялся. Неудобно как-то, получается, точно сам заподозрил честного человека в пакостях. Царица же ожидала продолжения, и тогда парень просто вывалил то, что слышал от Акимова – о ревизии, о пирогах и неучтенке.
Тамара вздернула черные брови, губой брезгливо дернула, но ничего, помимо «Ну-ну», не сказала и ушла.
«Ну, ладно, сказал и сказал, – сконфуженно подумал Колька, – ну и упрямая баба… так, и что это тут?»
Он наклонился к ящикам, взял нож, аккуратно отжал гвозди и поднял крышку. В одном оказались бруски масла, завернутые в пергаментную бумагу, судя по запаху и цвету – сливочного. В другом – жестянки со сгущенкой.
«Где-то продукты подрезал, падла, через столовку прокрутил, денежки в карман. А случись чего, решат, что тетка излишки подтибривает, – соображал Колька, скрипя зубами, – крыса. Сволочуга! И нет чтобы на толчок снести, тихо-мирно, – по своим толкает. Вот случись чего – и Тамарка прицепом пойдет, по хозяйственной линии».
Злость так и кипела – смоляная, густая, обжигающая, а вот удивления не было. От этого Вороны подобного следовало ожидать.
Перевелся он в училище в этом году, учился на одном с Колькой курсе, хотя был явно старше. Родом невесть откуда, сирота, обретался в общежитии. На первый, на второй, на какой угодно взгляд – вполне приличный парень, речь правильная, учился отлично, как будто не новое узнавал, а вспоминал пройденное. Вид у него был более чем примечательный – курчавые волосы, прямой лоб, из-под лохматых бровей зыркали хитрые умные глаза. Сам высокий, худой, мускулистый, держался необычно прямо, с каким-то подобием выправки, движения точные, быстрые, руки длинные, ловкий – в воротах отстаивал неизменно всухую. Он уже брился, одевался чисто, в комнате верховодил, сорганизовав соседей так, что их комната сияла в любое время дня и ночи. Его откровенно побаивались.
Что до Кольки, то у него при взгляде на Ворону почему-то чесались руки. Черт знает, что он такое: барин – не барин, контра – не контра… И ведь мастеровитый! Оборудовал у себя целую мастерскую, то часы ремонтировал, то что-то паял, точил по дереву, умел, как вскоре выяснилось, и бондарничать, и лудить, и в электропроводке соображал.
И все-таки – прощелыга и чуждый элемент. Никак не мог Колька отделаться от этой мысли – и вот, подтверждение. Жаль, конечно, что просто ворюга и ничего больше, но пусть лучше так.
Колька свирепо перетащил ящики куда было указано, зло принялся за чистку картошки – так получилось даже быстрее, нежели обычно. Аж руки чесались и пальцы сводило, как хотелось пообщаться с вором – и на́ те, судьба подала шанс прямо на блюде.
Тихонько стукнули в окно. Колька поднял глаза: за стеклом маячила Воронина улыбающаяся рожа. Колька повернул шпингалет, открыл фрамугу, спросил без церемоний:
– Чего надо?
– Тамара где?
– Отошла.
– Ладно. – Матвей собрался было прочь, но Колька остановил его:
– А ну стой.