Самый обычный день

Как-то Атилио был в очередной поездке, и Валерио зашел к ним за документом, который, по словам брата, лежал у него в столе, и застал дверь незапертой. Патриция валялась на диване с нечесаными волосами и с горой немытой посуды в кухне. Он вдруг разозлился. «Ты что себе тут каникулы устроила? Детей в школу и в детский сад раскидала, и отдыхать?» Она и не думала двигаться, а только поправила растрепанные волосы, блеснув темной ямкой подмышки. «Эй?! Давай поднимайся! Мне прошлогодний отчет нужен, он у Атилио в ящике письменного стола лежит!» Она нехотя распрямила ноги и потянулась. Ее медленные движения выбешивали. Валерио не мог понять, что его так разъярило, но вдруг почувствовал, что его озлобленность переходит в вожделение.

«Отчего здесь можно распалиться?! – уговаривал он себя. – От этих острых локтей и торчащих плеч? А эта незаметная детская грудь? Эти тусклые волосы?» Но тело его не слушалось, наполняясь страстным желанием, а глаза неотрывно и завороженно глядели на то, как Патриция медленно и неотвратимо вытанцовывает свой «похотливый танец». Когда она наконец встала с дивана и сделала несколько волнующих шагов, приблизившись до неприличия и не отводя взгляда от его лица, он бросил ее обратно – безрассудная страсть выскочила, рыча, как дремучий зверь, ломая все преграды. Патриция не только не оттолкнула его, а как будто только и ждала этого жеста, чтобы принять сразу же навалившегося на нее Валерио, отдаваясь яростно и безоглядно.

Его не мучила совесть в отношении брата, тем более что он был уверен – это первый и последний раз. Но он ошибся.

Патриция была совсем не в его вкусе – слишком худая, слишком тихая и на первый взгляд чересчур послушная, но, узнав ее ближе, он понял, какая необузданная страсть скрывается в этом невесомом теле и какие лицемерные, а порой коварные мысли бродят в этой недалекой головке.

Она никогда не отдавалась ему сразу, несмотря на то, что места их свиданий и время были обговорены заранее. Каждый раз, округлив глаза и неискренне удивляясь его появлению, Патриция делала вид, что ни о каких встречах она и не помышляла. Она вела эту странную игру, отнекивалась простыми фразами, крутилась вокруг него, задевая бедрами и поигрывая плечами. «Некогда мне, видишь, посуду мою», – говорила она, беря кофейную чашку двумя пальцами и подставляя ее под струю воды так, что капли, ударяясь о донышко, падали ей на грудь, попадали в вырез хлопчатобумажной майки. И когда она поворачивалась к нему, влажная и такая лживая, он еле сдерживался из последних сил, чтобы не наброситься на нее сразу же.

Когда они встречались за городом, она так же оттягивала момент близости. «Что-то голова побаливает, не до этого мне сейчас», – придумывала она несуществующую причину и, открыв дверь машины, выскальзывала в высокую траву, и он очумело бежал за ней, а длинные стебли цеплялись за ноги, и ветки кустов били наотмашь. Необъяснимо, но каждый раз он верил ее уловкам, и мысль о том, что он не получит ее сейчас же, вводила его в животное необузданное бешенство. Страсть его доходила до высшей точки кипения, и тогда, задыхаясь и хрипя, он толкал ее к стволу, рывком задирал на ней короткую юбку (Патриция всегда предусмотрительно приходила в ней) и брал почти силой. В ушах у него начинало нестерпимо потрескивать, как от электрического заряда, тонкий позвоночник ходил под его рукой, а волосы, собранные в «конский хвост», дергались перед глазами все быстрее и быстрее, касаясь его лица и доводя до исступления. И тогда он хватал этот невыносимый качающийся хвост, накручивал его на руку, поворачивал ее голову к себе и впивался в губы, передавая всю силу своей разрушающей страсти, и потом отпускал резко, и блестящий клубок раскучивался, последний раз прощально мазнув его по щеке. Позвонки ее судорожно дергались, и из самой глубины его души вырывался хриплый победоносный стон.

В тот злополучный день Валерио уже подъезжал к дому Патриции, когда она позвонила: «Не получится ничего сегодня! Андреа из школы сбежал и ко мне в машину обратно спрятался. Вот только что его на заднем сиденье обнаружила».

Валерио не поверил ни единому слову и только возбудился. Нечего чепуху молоть, думал он, паркуя машину на соседней улице и чувствуя, как потеют ладони от приходящего желания. Они редко встречались у Патриции дома, но почему-то именно там его вожделение достигало апогея. Когда он открыл дверь своим ключом, как и предполагал, обнаружил одну Патрицию.

– Я же тебе сказала не приходить! – прошипела она.

– Ну не начинай, Патриция, не начинай! – двинулся на нее Валерио, схватив и прижав ее бедра к своим.

– Да тихо ты, придурок! Не шучу я! Андреа здесь!

Ничего не удивило его в тоне Патриции, в ушах начало негромко потрескивать, низ живота сдавило тугим жаром, он заграбастал ее худое сопротивляющееся тело и плюхнул на кухонный стол, задрав платье.

– Вот оно что! Вот вы чем занимаетесь, когда никого дома нет! – В дверях стоял маленький Андреа. – Все отцу расскажу, все!