Самый кайф

Битломан лишь застенчиво улыбнулся.

Свернув за угол на улицу имени поэта Жуковского, Вова обнаружил возбужденную группу мужчин и женщин, несколько телекамер и «мерседесов».

– Блядь! – вскрикнул он. – Это же Ринго Старр и есть!

Действительно, Ринго приехал в Петербург с группой «Олл старз» и вечером давал концерт в «Октябрьском». Бедный битл оторвался от толпы продюсеров и телевизионщиков, чтобы перед пресс-конференцией без присмотра посмотреть на Россию, но его и здесь подловили.

Гуру и Николай Иванович

Бывший Мастер Пипетки из книги «Кайф полный», а теперь просто Жак, большой и чуть-чуть животастый мужчина, одетый неизменно в черные джинсы и черную джинсовую куртку, с волосами как конская грива, слишком густыми для его четырех с половиной десятков лет, – другим Жака и не представить, только худее чуть-чуть или толще, – он отвечает в трубку, что конечно же будет. И он есть. И я есть. И еще с полтора десятка машин припарковалось возле решетки Охтинского кладбища, где сразу за оградой и рядом с шумным и промышленным проспектом Жора Гуру прошлым летом выбил у кладбищенских упырей полтора квадратных метра для Никитки.

Как-то буднично. Нормально. Без похоронного надрыва. Просто пришли люди к могилке – взрослые люди в основном. Тут же стол с рюмками и закуской, но мало кто пьет. Почти все за рулем. И я за рулем. Тут и родители Никитка, и мама, и вдова Света, тут и Жора Гуру сидит с ними на скамейке. Тут же и яркое, несколько пыльное солнце пробивается сквозь веселую зелень деревьев. Ветер колеблет листья, бело-желтые лучи скачут «зайчиками» и подмигивают.

Как-то буднично. Так, как надо. Николай Иванович выпивает рюмку, а Света говорит:

– Приезжайте в пять! Жора записан к зубному врачу, а к пяти обещал вернуться.

– Как ты? – спрашивает Корзинин, а я отвечаю:

– А как надо! В пять – значит, в пять.

– И возьмите гитару, мальчики, – просит Света. – Споем и Никиту вспомним.

– У меня нет гитары, – отвечает Николай Иванович Корзинин.

Когда-то у него был профиль Блока, но он Блока пережил почти на восемь лет и профиль несколько изменился.

– Я привезу, – обещаю вдове. – Заеду домой и положу в багажник.

Заехал и положил, затем долго рулил в пробке на Обводном канале. После искал нужную Советскую улицу за Старо-Невским, странным образом сохранившую название в антисоветскую пору. Сплошь парадоксы времен и их абсурды. Детский театр ТЮЗ находится на месте Семеновского плаца, где происходили казни, народовольцев там вешали и всяких других. Детский журнал «Костер» расположился на Мытнинской улице рядом с Советскими, там тоже казнили. Гражданская казнь там была над Чернышевским…

На одной из Советских улиц торможу. Белая дверь в стене. Мне открывают, и я вхожу. Не безудержный, но все же достаток. В зальчике на стене обложка пластинки в цивильной раме. На обложке битлы, какими они были в шестьдесят третьем году, и автографы. Битлов, надо понимать. Напротив них поминальный стол с водкой и закусками. Кое-какой народ бродит, но Жора Гуру задерживается, и никто не смеет. Потому что Жора создает рабочие места. Все тут, в конце-то концов, на него пашут. Только не я, и не Коля. Тут же и старый, больной библейский Джордж. Он тоже не работает, но уважает. Пока Гуру (или «гуре» правильнее сказать?) рвут зубы, все фланируют возле стола. Дюжины полторы народа. Возле кофеварки вижу газету «Жизнь». Такая бульварная дурота, но там в начальниках знакомая. Она стала публиковать мои короткие рассказы и на днях напечатала истории про то, как парижская жена из Франции звонила Путину в ФСБ, думая, будто это Федеральная служба банков. И дозвонилась, поговорила… Самое занятное – просвещенные ученые-экономисты, коллеги иностранной жены, читают «желтую» прессу. Я печатал историю в обычной газете, типа «Вечерний Петербург», и никто не среагировал, а тут даже мелкий скандал…

Поминальный народ зашевелился, усаживаясь. Гуру позвонил по сотовому и велел не ждать… Сели и сказали. Вздрогнули. Но только не я. Барабанщик и гитарист. Джазовый дедушка. Не очень знакомые другие люди. Света несет салаты. Вкусно – и снова сказали. Я тоже сказал, как представитель одной из сторон. Опять вкусно. Затем шумок пролетел – это Гуру с новыми зубами. И началось опять, будто и не начинали… Жора артист, и причем искренний, только ему уже пятнадцать лет в зале зажигалками светят под балладу, а после концерта под колеса кидаются. И ходоки идут – из Сибири даже, с Алтая, сам видел за кулисами ДК Ленсовета, охрана держала парня за ноги, а он вопил в дверь гримерки: «Жора! Я сюда пешком шел из Барнаула! Кассету с песнями держи! Она в куртке! Куртку возьми себе!» – и парень бросает куртку, Жора морщится, парня уволакивают. Жить так, конечно, нельзя. Это на мозги капает. Жить можно, когда станешь Гуру, тогда, как Сталин с трубкой и усами, обутый в мягкие сапоги, играешь сам себя и любишь народ, жалеешь его, поминаешь соратников. Жопа, одним словом…