Самый кайф

Я подумал, что Митя врет, но тут же поверил. Это должно было когда-то случиться. Что-нибудь подобное. Или Клэптон, или битлы, или еще какие-нибудь человечки из славной юности. Давно, совсем давно, черт знает когда, я выменивал пластинки с их лицами, носил под мышкой диски, помню пластинку группы «Крим» – трое красавцев в белых костюмах приветливо махали мне, девятнадцатилетнему. И вот домахались. Через тридцать лет с хвостиком пути пересекаются странным образом на плодородной ниве алкоголизма. Просветленного, то есть протрезвленного. Мы тут славно пропьянствовали треть века, а они там. Половина померла и там, и тут. А жить хочется всем, всегда и везде. Долгая история с участием американского миллиардера и алкоголика Лу, русского ньюйоркца Жени, продолжившаяся в поселке с финским названием Переккюля, что в часе езды от Питера на юго-запад…

Натягиваю кожаную куртку и в девять утра выхожу на перекресток, где меня ждет легковушка. Возле нее Макс – крупный мрачноватый мужчина с круглым лицом, перечеркнутым прокуренными усами.

– Привет, – говорю, а он:

– Привет, – говорит. – Поехали.

Втискиваюсь на переднее сиденье. На заднем – писатель Андрей Битов.

– Доброе утро.

– Доброе утро. – У писателя озадаченное лицо с пепельной щетиной. Эрик Клэптон не его песня, но и Битов участвует в алкоголизме как человек хоть и старый почти, но чувствующий нерв времени.

Мы катим по солнечному проспекту и выезжаем из города. Здесь окрестности еще помнят про зиму – даже на расстоянии видно, как холодна земля. Грязь поверхностна, словно изучение английского языка на скоротечных курсах или танцевальная любовь на вечеринке. Кое-где в канавах бело-черный недотаявший лед. За Красным Селом начинается бардак русских колдобин. Без них было бы скучно.

– А ты… как его?.. Эрика Клэптона знаешь? – спрашивает Битов, и по его интонации становится понятно, что для писателя имя великого гитариста пустой звук.

– Как облупленного! – отвечаю Битову частичную неправду.

Я знаю миф, в котором больше моей жизни и моего поколения, чем англичанина. А мифам не всегда полезно становиться реальностью. Когда с опозданием в двадцать пять лет в Россию поехали играть разные рок-стары, то я решил не ходить их смотреть. У меня в голове свои «Роллинг стоунз» и «Дип перпл». В натуральную величину они могут только нарушить юность, засевшую в памяти…

Тем временем мы выкатились на холм, обрывающийся долгим пустым косогором. Незасеянные, а значит, и не беременные поля у холма весело зеленеют под открытым небом. На краю косогора за аккуратным забором находится пригожее кирпичное здание «Дома Надежды на Горе» – таково полное название реабилитационного центра. Здесь помещаются где-то тридцать пациентов, с которых денег за курс не берут и брать не собираются, рассчитывая на меценатов. Наши же водочно-пивные олигархи больным или сироткам фиг дадут, поэтому на Горе рассчитывают больше на просветленных иностранцев. Мифический Эрик Клэптон теперь. Хотя денег велели не просить…

Мы заходим в калитку. Тут еще пара машин подкатывает. Большой Митя Шагин с бородой. Целуемся и фотографируемся. Тут же, скатанная из бревен, часовенка. Садимся возле стены, мурлычем на солнцепеке, а Эрика Клэптона все нет.

– Да, – говорю Мите, – опять обманули больного человека…

– Страдающего неизлечимым, прогрессирующим и смертельным недугом, – подхватывает Митя.

Народ ходит туда-сюда. Очумевшие пациенты и с дюжину тех, кто достиг уже душевного покоя, как альпинист Джомолунгмы.

– Мы, понимаешь, – продолжает Митя, – и березку заготовили. Будем ее сажать со стариком Эриком.

– Замечательно! Заложим аллею трезвых героев! А я дома порылся и нашел виниловую пластинку Клэптона «461 Оушен-бульвар». Это там, где песня «Я застрелил шерифа». Двадцать лет назад ее во всех питерских кабаках играли. Буду автограф брать. Первый раз в жизни, кстати.

– Ничего. У Эрика не стыдно.

Мы так говорим, греемся, время идет, а англичанина все не видно. Как-то и забывается он в деревенском русском утре, даже противоестественным кажется его имя в этой обстановке – вон баба тащится с коромыслом, и слово «хуй» начертано на обломке бетонной трубы. За отсутствием других приезжих знаменитостей народ все более льнет к писателю Битову.

И тут на горе появляется «мерседес» дорогой марки и останавливается возле ворот. Из машины вылезают трое мужчин – немолодой и большой, молодой и тонкий, немолодой и средний. Они входят в калитку, и им навстречу устремляется директор Дома – кряжистый полувековой лысоватый мужчина с капитанской бородкой.

Мы с Митей продолжаем сидеть, понимая, что визитначинается, думая, однако, что появилась первая, в определенном смысле разведочная машина, а сама «звезда» на подъезде, сейчас выкатит в прожекторах и в шляпе с перьями…

– Пойдем-ка, – говорит Митя, и мы покидаем солнцепек возле часовенки. – Пора начинать руководить процессом.

– Главное, когда появится, Клэптона не кормить, – напоминаю я.

– И денег не просить, – соглашается Митя.