Читаем Самоучитель прогулок (сборник) полностью

Болгарам и выходцам с Балкан разрешили жить в этих местах, но тут же ввели другие ограничения. Бабушка рассказывала, что однажды история нашей семьи чуть было не сослужила нам дурную службу. В конторе, где оформляли прописку, бабушка встретила нашего дальнего родственника – кажется, троюродного брата. Встреча была коротка, к удовольствию обеих сторон. А этот родственник, расскажи он о нашей родословной где надо, мог сыграть с нами злую шутку. Ведь фамилия Павлинов – болгарский вариант французской фамилии Paulin, дворян из Дордони, бежавших от Великой французской революции в Малые Балканы, в виноградно-морской парадиз Слынчев Бряга. Не сочтите этот маршрут оригинальничанием вельмож. В этих краях мои предки были в полной безопасности. А местное вино и приморский климат примиряли с революционной действительностью.

Как фикус, привезенный из бразильских субтропиков в родные угодья, уменьшился в размере и довольствовался скромной ролью дежурного по казенному уюту, так и Paulin постепенно зажили Павлиновыми. Полюбили чорбу, полюбили брынзу, полюбили красавец местный помидор. Они не вернулись в Дордонь ни после Революции, ни во время войны, ни впоследствии. В третьем поколении Павлиновы уже мало чем отличались внешне от местных жителей. Узнать в них потомков соседей Монтеня можно было разве что по свойственной им картавой речи, в которой угадывался какой-то иностранный выговор. Да и та, судя по всему, была недоработкой логопеда. Павлиновы стали вспыльчивы, сентиментальны и трогательны, как многие жители Балкан. Галльский разум и хитроумие заключили союз со славянской душевностью и хитростью. И если у Павлиновых была охота к перемене мест, то уехать хотелось им не в Центральную Европу и не на Средиземноморье, а в русские дали. Так оно в конце концов и вышло. Они переехали в город, знакомый до с., взяв с собой толстую тетрадь, в которой была записана история рода, фамильный серебряный сервиз, томик Ларошфуко в старинном переплете и любовь к местной футбольной команде «Пыдпыдык». За нее болел квартал красных фонарей, весь порт, богема и несколько университетских профессоров. «Пыдпыдык» выступал во второй лиге, постоянно был на грани вылета, но стадион никогда не был пуст. Болельщики боготворили своих неуклюжих медлительных кумиров, у которых всегда был такой вид, как будто сегодня трудный день после подробного праздника накануне. Все мужчины в нашей семье из поколения в поколение болели за «Пыдпыдык». «Барселона» и «Манчестер Юнайтед» на их фоне выглядели циркачами. По наследству я тоже с замиранием сердца продолжаю следить, как они силятся совладать с мячом, словно замирая на краю бездны в зеленых трусах и фиолетовых футболках.

<p>Чистота помыслов требует ежедневных упражнений</p>

Так бывает, что совпадение нескольких обстоятельств настраивает нас на особый лад, это настроение входит в привычку, и мы уже считаем его присущим нам свойством.

Город, в котором я родился, всегда казался строгим. Говорили, что он упорядочен, что это неоклассический архитектурный ансамбль, что он прививает особенное чувство формы. Все это так, если сравнить его с хаотичными, азиатскими городами России. И, с детства живя тут, привыкаешь ценить ясность и определенность. Только вот от домов ли это? В центре большинство из них – доходные, никакой строгости и стройности в них никогда не замечал. Бывая в коммунальных квартирах, никогда не ощущал его неоклассической стати. И тем не менее, учитывая все оговорки, если здесь и нет канона, здесь постоянно хочется думать о каноне. И хочется держать осанку, соответствовать, хотя знаешь всю подноготную и удивляешься: как это приезжие принимают диковатых местных жителей за образцовых интеллигентов? Так повелось, пожалуй, с послевоенных лет, когда к тем, кто уцелел после долгой осады, стали испытывать особое почтение. Разбираться в том, сколько прежних жителей осталось после войны, а сколько переехало из провинции, а также в том, не противоречит ли галантному образу этого места распространенный в годы осады каннибализм, никто тогда не стал. С тех пор по инерции здесь столица учтивости.

С детства я привык к тому, что все здесь происходящее должно было быть поучительно. В школе и университете держали только разумное, доброе, вечное. Взрослые то и дело давали советы, как стать духовно чище. Словно по наущению, все постоянно говорили о высших гуманистических ценностях. В каждом разговоре, в каждой радиопередаче, в каждом фильме, в каждой стенгазете была пара напутственных пожеланий, которые стоило очертить черной рамкой, как определения в учебнике. Наверно, это был заразный тик. Он передавался от телеведущего кондуктору, от учительницы постовому, от экскурсовода патологоанатому, от музейной смотрительницы токарю и дальнобойщику. Кстати, если сейчас опять завести эту шарманку, все тут же пойдут в пляс.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письма русского путешественника

Мозаика малых дел
Мозаика малых дел

Жанр путевых заметок – своего рода оптический тест. В описании разных людей одно и то же событие, место, город, страна нередко лишены общих примет. Угол зрения своей неповторимостью подобен отпечаткам пальцев или подвижной диафрагме глаза: позволяет безошибочно идентифицировать личность. «Мозаика малых дел» – дневник, который автор вел с 27 февраля по 23 апреля 2015 года, находясь в Париже, Петербурге, Москве. И увиденное им могло быть увидено только им – будь то памятник Иосифу Бродскому на бульваре Сен-Жермен, цветочный снегопад на Москворецком мосту или отличие московского таджика с метлой от питерского. Уже сорок пять лет, как автор пишет на языке – ином, нежели слышит в повседневной жизни: на улице, на работе, в семье. В этой книге языковая стихия, мир прямой речи, голосá, доносящиеся извне, вновь сливаются с внутренним голосом автора. Профессиональный скрипач, выпускник Ленинградской консерватории. Работал в симфонических оркестрах Ленинграда, Иерусалима, Ганновера. В эмиграции с 1973 года. Автор книг «Замкнутые миры доктора Прайса», «Фашизм и наоборот», «Суббота навсегда», «Прайс», «Чародеи со скрипками», «Арена ХХ» и др. Живет в Берлине.

Леонид Моисеевич Гиршович

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное
Фердинанд, или Новый Радищев
Фердинанд, или Новый Радищев

Кем бы ни был загадочный автор, скрывшийся под псевдонимом Я. М. Сенькин, ему удалось создать поистине гремучую смесь: в небольшом тексте оказались соединены остроумная фальсификация, исторический трактат и взрывная, темпераментная проза, учитывающая всю традицию русских литературных путешествий от «Писем русского путешественника» H. M. Карамзина до поэмы Вен. Ерофеева «Москва-Петушки». Описание путешествия на автомобиле по Псковской области сопровождается фантасмагорическими подробностями современной деревенской жизни, которая предстает перед читателями как мир, населенный сказочными существами.Однако сказка Сенькина переходит в жесткую сатиру, а сатира приобретает историософский смысл. У автора — зоркий глаз историка, видящий в деревенском макабре навязчивое влияние давно прошедших, но никогда не кончающихся в России эпох.

Я. М. Сенькин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги