Самодержец пустыни

Выезд Богдо-гэгена был назначен на шесть часов утра, но уже рассвело, срок миновал, а Святые ворота Зеленого дворца были закрыты. Причину задержки никто не знал. Один из свидетелей запомнил, как Унгерн еще в своей обычной форме (костюм цин-вана он надел непосредственно перед началом храмовой церемонии) «сидел на перилах моста, нервничал и заметно злился». Дул пронизывающий ветер, люди начали мерзнуть. Наконец строй временно распустили. Офицеры разбрелись по ближайшим русским домам, казаки и монголы грелись у костров. Как стало известно позже, появление не учтенных ранее примет заставило распорядителей церемонии отложить ее начало до десяти часов.

Около этого времени послышалась пушечная пальба, возвещавшая появление Богдо. Торновский насчитал шесть выстрелов, пылкий Макеев — 21, а не склонный к восторгам Аноним говорит, что стреляли один раз. Затем из ворот показались пышно одетые всадники, трубившие в трубы и раковины. Макеев называет их «вестниками», другие видели их функцию в том, чтобы пронзительными звуками своих инструментов разгонять злых духов. Следом, по четверо в ряд, двинулась процессия из нескольких сотен лам. Хитун единственный из всех наблюдателей заметил у них в руках «тугие свертки из леопардовых шкур», которыми они отгоняли «наиболее неистовых богомольцев», то и дело бросавшихся на дорогу в надежде на благословение хутухты.

За ними «храпящие лошади», как экспрессивно пишет Макеев, или ведомые придворными конюхами и вполне дисциплинированные «12 пар белых коней», как подсчитал обстоятельный Торновский, везли огромную, грубо сколоченную «колесницу» в виде пирамиды из трех раскрашенных бревен. Ее вершину венчала мачта с монгольским флагом. Изготовленный из твердой парчи, он «ослепительно блестел на солнце золотыми нитями». Золотом был выткан старинный национальный символ — первый знак алфавита «Соёмбо», созданного двести лет назад великим просветителем и скульптором Ундур-гэгеном Дзанабадзаром. В 1911 году эта идеограмма, чьи элементы (языки огня, треугольники, рыбы и пр.) толковались по-разному, была переосмыслена как эмблема независимой Монголии.

Хитун утверждает, что Богдо-гэген ехал в паланкине, установленном на «четырехколесной безрессорной повозке». Поперек ее «переднего дышла» был прикреплен «саженный шест», его держали четыре всадника и таким образом тащили повозку за собой.

Макеев упоминает не паланкин, а «позолоченную, китайского типа, открытую коляску». Торновский увидел белую «карету московской работы», запряженную шестью парами лошадей «той же масти». Аноним определил ее как «старинную», а лошадей — как «иноходцев, увешанных серебряными бубенцами и покрытых цветной сеткой». Князеву эта карета запомнилась «застекленной», но без лошадей — ее приводили в движение три мула и «десятка два лам почтенного возраста». Они тянули карету за «веревки, привязанные к передней оси справа и слева от запряжки»[119].

В карете сидел Богдо-гэген в желто-оранжевых одеждах, его глаза слепца были скрыты темными очками. Макеев пишет, что он был один, другие — что с женой; Князев добавляет к ним «перерожденца-учителя». Сзади и по обеим сторонам ехали знатнейшие монгольские князья на богато убранных конях — примерно 70 человек. Их одежды, седла шапки с павлиньими перьями были «в оправе» из драгоценных камней, кораллов, жемчуга, золота и серебра. «Благодаря горячности коней они представляли переливающуюся волну вокруг кареты Богдо-хана», — вспоминал Торновский, сожалея, что кортеж «не был заснят на пленку за неимением киноаппарата»[120].

При появлении хутухты и эскорта все внимание сосредоточилось на них, лишь Хитун отметил, что это еще не конец шествия. Его замыкали «шесть пар флейтистов» и «двенадцать пар телохранителей» из отряда личной гвардии Богдо-гэгена. Их формой были красные тырлыки и нарукавные повязки с черной свастикой на желтом фоне.

Когда процессия приблизилась к правому флангу дивизии, Унгерн, сидя в седле, скомандовал: «Смирно! Равнение направо!» Он повторил эту команду по-монгольски («Дзоксо! Барун тайши!») и, сопровождаемый Резухиным, верхом направился к Богдо-гэгену, чтобы отдать рапорт. За его спиной казаки взяли шашки «на караул», а монголы и буряты встали на правое колено, «держа повод на локтевом суставе правой руки и туда же склонив ствол поставленной на землю винтовки».

После отдачи рапорта Унгерн и Резухин заняли место сразу вслед за каретой хутухты, и поезд двинулся дальше. При этом русские должны были опустить глаза в землю. Их строжайше предупредили, чтобы никто не смел встречаться взглядом с «живым буддой».