Самодержавие и конституция

Депутаты искали пути оптимизации законотворчества, ориентируясь на зарубежный опыт. С. И. Шидловский с некоторой завистью описывал в воспоминаниях английскую парламентскую процедуру обсуждения «закончиков»: раз в неделю в 7 часов утра заместитель спикера открывал заседание Палаты общин, если присутствовал хотя бы один депутат. Они вдвоем имели право пропускать всю «вермишель» сразу во всех чтениях. В Думе сложилась схожая практика. Так, в 1909 году 200 условных кредитов следовало утвердить за 1–2 заседания. Чаще всего это приходилось делать в конце сессии. В мае 1911 года в ежедневной повестке стояло около 100 законопроектов. В итоге на каждый тратилось полторы минуты. «Ни докладчики, ни сам председательствующий князь Волконский не знали, что они голосуют, и когда возбуждался кем-либо какой вопрос, они отвечали: „Там разберутся“, то есть Канцелярия [разберется]». В феврале 1912 года, когда до завершения работы Третьей Думы оставалось несколько месяцев, Я. В. Глинка записал в своем дневнике: «Все (депутаты. – К. С.) нервничают, хотят побольше пропустить до конца полномочий законов, времени не хватает, кидаются от одного закона к другому, получается, по меткому выражению одного из членов Думы, законодательная чехарда». В этом «калейдоскопе» могли затеряться и действительно важные инициативы. Проекты докладывались «с кинематографической быстротой, когда слово „принято“, оглашаемое председателем, уподоблялось тиканью часового маятника».

Рутинная законотворческая деятельность затруднялась долгими прениями по бюджету. На них тратилась большая часть пленарных заседаний. В марте 1912 года октябристы приняли решение посвящать обсуждению государственной росписи пленарные заседания в понедельник, вторник, пятницу, субботу, среду же отводить крупным законопроектам, а четверг – «вермишели».

Думская работа – это не только «большие дни» обсуждения правительственных деклараций, не только дискуссии о важнейших правительственных инициативах, но и налаженная рутинная законотворческая работа, нередко скучная и серая, тем не менее чрезвычайно важная. Готовность Думы к такой деятельности свидетельствовала о ее зрелости, способности стать в полном смысле этого слова органом власти.

Думские комиссии

Не секрет, что законотворческая деятельность разворачивалась в комиссиях, а не на пленарных заседаниях, где депутаты выступали для журналистов, а следовательно для избирателей. В комиссиях шла работа. Она эволюционировала вместе с самой Думой. Депутаты первого созыва спешили с подготовкой законопроектов и не собирались учитывать уже имеющееся законодательство. Один из членов Думы писал домой уже 29 апреля 1906 года: «В Питере сразу попал в вихрь думской деятельности, довольно беспорядочной по новизне и самого дела и горячности новых деятелей, достаточно самонадеянных, чтобы считать себя способными в несколько вечеров построить проект автономии для разных областей России, кои для себя пожелали сию штуку – автономию завести: Литву, Польшу, Белоруссию, Малороссию, всякие Ляндии, Кавказ, Поволжье, Сибирь и т. д. Я лично того мнения, что надо бы хоть для образца познакомиться с каким-нибудь существующим основным законом, ибо кропать прямо из головы автономные конституции – как раз угодишь под перо Щедрина…» В думских комиссиях депутаты не стеснялись в выражениях и, по словам В. Н. Коковцова, ставили перед собой цель «покуражиться» над министрами.

Во Второй Думе работа комиссий так и не наладилась. «В комиссиях, по словам наших чинов, не умеют взяться за работу ввиду неподготовленности и неумения работать вообще», – писал императору П. А. Столыпин. Немногие депутаты обладали необходимыми знаниями. Без них работа останавливалась, что внушало пессимизм народным избранникам: «Может случиться опасная вещь: если наши комиссии окажутся в таком бессилии, то Дума умрет собственной смертью, подавленная громадным количеством министерских законов, которых она не сумет разбить критикой, чтобы поставить на их место свои законы».

Леворадикальное большинство Думы не интересовалось работой комиссий. Чаще всего его представители приходили на заседания комиссий лишь к моменту голосования, игнорируя обсуждение законопроектов. Может быть, по этой причине во Второй Думе характер работы комиссий существенным образом отличался от пленарных заседаний. В комиссиях преобладал деловой тон. А. А. Кизеветтер с удивлением наблюдал, как в комиссии о неприкосновенности личности либеральный общественный деятель В. Д. Кузьмин-Караваев читал лекцию социал-демократу А. Л. Джапаридзе по правовым вопросам. Рядом же «тихо-смирно» сидел правый граф В. А. Бобринский.

В Третьей Думе многое изменилось. Бросались в глаза даже внешние признаки такой метаморфозы. В декабре 1907 года министр финансов Коковцов пришел на заседание бюджетной комиссии. Ее члены, независимо от фракционной принадлежности, вежливо встали с кресел, отвечая на поклон главы ведомства. В Первой и Второй Думе это было немыслимо.