Самир 2. Изо льда в пламя

— Всё! Всё, сказал! Хватит! — прижимает её к себе рывком, так, что Настя испуганно охает и пытается отстраниться, но, поняв, что он не собирается причинять ей боль, на какое-то время расслабляется и позволяет себе выплакаться.

Нет, нельзя так играть. Она могла бы соврать в чём угодно, но только не в этом. Ему очень хочется в это верить. Так, что в глотке появляется болезненный ком, будто проглотил булыжник.

Что-то не так во всей этой истории.

Содрогания и всхлипы прекращаются, Настя отстраняется, отталкивая его.

— Я не нуждаюсь в твоей жалости, так что не стоит, — обеими руками смахивает слёзы, а Самир, наконец, приходит в себя и делает шаг в сторону. — Лучше объясни, зачем ты меня убил? К чему этот спектакль на публику? Чтобы меня никто не искал, и ты мог делать всё, что душе захочется?

Сабур вскидывает брови, усмехается её заключению. Забавный вывод.

— А мне кто-то может помешать, Анастасия?

Она вздёрнула кверху подбородок, холодно улыбнулась.

— Так значит, ты решил убить меня понарошку, чтобы не потерять свой авторитет? И я теперь не существую, так?

— Почти так. Я убил тебя понарошку, чтобы не убивать по-настоящему.

ГЛАВА 14

На какое-то мгновение я сдалась. Захотелось побыть слабой и поплакать. И спустя пять минут, конечно же, пожалела. Я не должна показывать ему своё отчаяние. Достаточно того, что уже пережила, моих слёз он больше не увидит.

Но они всё скатывались по щекам, оставляя на коже солёные дорожки и привкус горечи во рту. Я искусала губы в кровь, пытаясь изо всех сил сдержать предстоящую истерику, но воспоминания самого ужасного дня моей жизни наваливались камнями и пришибали к земле, стоило хоть немного поднять голову. Самир не дал зажить моей ране, ещё и солью её посыпал. Чтобы жгла и кровоточила, чтобы не затягивалась подольше. Дурак. Она и так никогда не заживёт, ведь это не просто рана. Это зияющая дыра на месте, где когда-то билось сердце. Любило, горело от счастья и неприятностей.

Кое-как дошла до комнаты, упала на кровать и, свернувшись калачиком, закрыла глаза, чтобы через минуту провалиться в беспамятство. Чёрный провал без сновидений и мыслей. Почти как пьяный обморок, с той разницей, что на утро ты проснёшься в том же аду, и таблетка аспирина не поможет.

***

Сабуров, судя по абсолютной тишине в доме, ушёл рано утром, и я не слышала его шагов, что уберегло от очередного стресса. Его слишком много в последнее время. Моя психика уже не справляется.

Спустилась вниз, приготовила себе завтрак и села за стол, намереваясь затолкать в себя яичницу, вкуса которой, конечно же, не почувствую. Говорят, человек теряет аппетит, когда влюбляется. У меня наоборот: потеряв любовь, я потеряла и аппетит, и вкусовые качества, и даже желание двигаться исчезло.

А любила ли я? Задаюсь вдруг этим вопросом и начинает казаться, что схожу с ума. Ведь я точно помню, как ждала его по вечерам, как страдала, когда расстались, и радовалась, когда он, несмотря ни на что, пришёл ко мне на Новый год, чтобы отметить наступление праздника со мной. Не с любовницей, не на своей обожаемой работе. Со мной. И это тогда так много значило… Что же случилось с нами? Что будет дальше? Так и будем ненавидеть друг друга?

На этот вопрос я не знала ответа, увы. Но уверена в одном: мы не сможем начать новую жизнь поодиночке. Потому что не выдержим счастья друг друга с кем-то другим.

Моё уже такое родное одиночество вдруг нарушает стук во входную дверь. Самир? Он обычно не приходит так рано. Тем более, сейчас, когда король решил заявить о своём возвращении всему городу. Охрана вообще не появляется в доме. Думаю, им был дан приказ только снаружи стеречь. Но тогда кто? Может, владелец тех заботливых рук, что приносят сюда еду?

Я выхожу, чтобы посмотреть на гостя и растерянно застываю, встретившись лицом к лицу с Карамом. Разве он не погиб тогда в больнице? Я видела, что его ранили, и думала… А, впрочем, неважно. Разве осталось хоть что-то, чему я ещё могу искренне удивиться?

— Добрый день, Анастасия. Самир Камалович сказал, чтобы я вывел вас на улицу.

— Здравствуй, Карам, — отвечаю вежливостью на вежливость, не более. Тёплых, радостных чувств по поводу его появления не испытываю. Что он, что его хозяин — оба хороши. — И зачем же меня выводить на улицу?

— Чтобы вы подышали воздухом. Самир Камалович беспокоится о вас и вашем самочувствии, — выдаёт на полном серьёзе, и я прыскаю от смеха.

Карам, правда, никак на это не реагирует, смотрит всё так же, куда-то в область моей переносицы. Странный он какой-то. Когда Самир якобы погиб, мне казалось, что Карам сочувствует и даже испытывает боль. Мы почти друзьями стали. Но теперь понимаю, что это была всего лишь игра.

— С чего вдруг он забеспокоился? Боится, что я слягу раньше, чем он закончит со мной? — спрашиваю ядовито.

— Я буду ожидать вас на улице, Анастасия, — Карам разворачивается и уходит, будто не слышал мой вопрос. Видать, хозяин не велел болтать. Что ж. Прогулка мне пойдёт на пользу в любом случае.

Киваю сама себе и спешу наверх за одеждой.

***