Самир 2. Изо льда в пламя

Что-то щёлкает, и перед глазами всё плывёт красным туманом. Ненависть, как кипящая в жерле вулкана лава, в одно мгновение выплёскивается из меня, и я вскакиваю.

— Да, мне было хорошо с ним. Лучше, чем с тобой. И дело не в Захаре. Дело в тебе. Мне было бы лучше, чем с тобой, с кем угодно, — шиплю ему в лицо, задрав голову кверху.

Сабуров резко поднимает руку к моему лицу, но не бьёт. Выдохнув и обуздав себя, медленно зарывается пальцами той же руки в мои волосы и несильно тянет на себя. В его движениях нет грубости, но это обманчивая картинка. На самом деле он копит в себе злобу, чтобы потом утопить меня в ней.

Он ничего не говорит, пару минут смотрит мне в глаза, а потом так же резко отпускает и выходит, захлопывая за собой дверь.

***

— Самир… — шепчу вмиг онемевшими губами и, вцепившись дрожащими пальцами в переноску, крепко зажмуриваюсь. Снова открываю глаза, но он всё также передо мной.

Другой. В нём что-то изменилось. И это не шрамы на лице и трость. Это что-то другое. Оно в его глазах.

— Здравствуй, Светлана, — голос всё тот же, такой родной… Голос, который я уже не мечтала услышать.

— Самир… — покачнувшись, опираюсь одной рукой о машину, а в переноске начинает хныкать Лиза.

Он приближается, хромая, кивает водителю, и тот садится в машину, оставляя нас наедине. Самир склоняет голову, долго смотрит на дочь, а я на него. По щекам текут слёзы, под грудной клеткой сильно жжёт, и воздух стал таким горячим, что обжигает лёгкие.

— Моя, значит, — произносит тихо и касается пальцем Лизиной щечки. Дочка тут же затихает, взирает на него своими глазками-бусинками, будто чувствует папу. Самир усмехается, и взгляд его меняется, теплеет. — Дочь. Дочь у меня, значит. В руках врага была, — и медленно перетекает взглядом на меня.

— Прости. Прости меня, — только и могу из себя вытолкать, потому что горло сжимает железными щупальцами. Я до сих пор не верю своим глазам. Не верю, что передо мной стоит он. Не верю, что он настоящий, а не галлюцинация. Быть может, я до сих пор в той клинике, действительно сошла с ума и под воздействием лекарств вижу галлюцинации? То, чего на самом деле нет.

— Пойдём, — он забирает переноску, кладёт руку на мой локоть, и я, почувствовав его тепло, судорожно хватаю воздух. Он настоящий. Не бред. Не игра моего воображения. И не сон. Мой Самир жив. Жив!

Перед нами открывается дверь дома, и я останавливаюсь на пороге.

— Это для нас?

— Для вас, — кивает Самир и, пропустив меня внутрь, заходит с Лизой. — Для моей дочери.

Внутри уже всё обустроено, он явно готовился. Я оглядываюсь по сторонам, расстегиваю пальто.

— Твою мать привезут завтра. Я поставил охрану, вам ничего не угрожает. Елисеев сбежал, но это ненадолго. Скоро его найдут. Главное, что вы здесь и вы в безопасности, — играет желваками, отводит от меня взгляд.

— Спасибо, — шепчу, шмыгая носом, как нашкодившая школьница.

— Но объясни мне, зачем ты соврала тогда? Почему скрыла, что беременна от меня? — всё-таки срывается, но, взглянув на Лизу, понижает голос.

Я ждала этого вопроса всю дорогу домой. Ждала и знала, что он спросит. Как спрашивал тогда. А я солгала и сама загнала нас с малышкой в ловушку.

— Я боялась, что ты заберёшь у меня моего ребёнка. Очень боялась. Я не могла представить, как переживу такое. Я свыклась с мыслью о твоей жене и нашем расставании. Но с тем, что моя дочь будет расти с другой женщиной, называть её мамой и, возможно, даже не узнает о той, кто её родила, я смириться не могла.

— И поэтому лишила меня моего ребёнка? — спросил, глядя на меня исподлобья. — Ты влюбилась в него? Или просто сбежала от меня? — не выдержав его взгляд, опускаю глаза, и Самир хрипло выдыхает. — Оставь меня с дочерью наедине. Иди пока, осмотри дом. Запиши, чего не хватает.

Я киваю и с трудом заставляю себя сдвинуться с места. Слишком рано. Мы не готовы пока.

***

Глядя на засыпающую кроху, понял, что всё это время жгло душу. Дети. Его дети. Один — от жены, второй — от бывшей любовницы. И обоих он растерял. Потерялся сам и потерял свою женщину. Всё потерял и вернулся к тому, с чего начинал. Только тогда у него было всё целым внутри, а сейчас клочья да ошмётки.

— Дочь моя, — взял её на руки и, сев в кресло, прижал к себе маленький, сопящий комок. Он даже имя ей не дал. Не видел, как появилась на свет.

А сын до сих пор где-то в чужих руках, с чужими людьми. Продан, как кусок мяса. Пока он валялся в отключке, его детей растаскивали, как котят. Всё потерял.

Он просидел с ней на руках несколько часов и поднялся, лишь когда в кармане завибрировал телефон. Уложил дочь обратно в переноску, вышел из комнаты, прикрывая за собой дверь.

— Да?

— Самир Камалович, ваша жена хочет вас видеть. Сейчас… Так она сказала.

Сбросив звонок, прислонился лбом к стене и, услышав позади тихий шорох, напрягся.

— А ты сам как, Самир? У тебя теперь всё хорошо? — голос Светы дрогнул. Жаль. Очень жаль, что всё так вышло. Жаль, что он полюбил не Свету, которая, несмотря ни на что, до сих пор любит его.

— У меня теперь никогда и ничего не будет хорошо.