Самир 2. Изо льда в пламя

Впредь я не покидала свою комнату. Если бы была возможность, заперла бы дверь, да знала, что Сабурова это не остановит. Монстра ничто не остановит. Пули не смогли, взрыв не смог. Я только зря выла по ночам в подушку, оплакивая его. Этим трауром и убила своего сыночка. Всё из-за Сабурова, всему виной он. Он один.

Если бы чуть ранее мне сказали, что я буду так его ненавидеть, я не поверила бы. Даже представить не могла, что могу настолько кого-то ненавидеть. В особенности его, моего Самира.

Но этот человек больше не мой Самир. Этот ублюдок, предавший не только меня, но и моего сына — не он.

Подходил к концу седьмой день моего пребывания в заключении. От голода тянуло и побаливало в желудке, а я не находила в себе силы, чтобы выйти из комнаты. Потому что видеться с ним не могла. Слишком больно и тяжело. Все еще тяжело. Если бы я думала головой, умом, как в случае с Захаром — было бы гораздо проще. Но о Самире я думаю сердцем. Говорю с ним сердцем, чувствую его сердцем. А сердце кровоточит и сжимается. Оно не остыло, не зажили старые раны. Сабуров же открывает новые раз за разом, полосует одними словами, будто острым лезвием.

Я не готова слышать его голос, видеть его. Это сродни пытке — видеть оболочку некогда любимого мужчины, за жизнь которого отдала бы свою, и знать, что там внутри сидит совершенно другой человек. Тот, из-за кого рухнула вся моя жизнь, мечты, надежды.

Вспоминая день, когда тот, кого считала отцом, продал меня Самиру, как какую-то зверушку, пытаюсь представить, какой могла бы стать моя жизнь, если бы этого не случилось. Что было бы, если бы отчим оказался человеком и за свои долги расплачивался бы не мной. Что было бы, если Самир отказался взять меня себе. Что было бы тогда?

Закрываю глаза и вижу чудную картинку, где я заканчиваю университет, получаю диплом. Эта картинка сменяется следующей, где я уже взбираюсь вверх по карьерной лестнице, а в свободное время пишу на природе пейзажи или книгу о любви. Новый кадр: я бегу по весеннему парку, рядом со мной мчится, прижав уши к голове, мой песик… А навстречу нам бежит ОН. Мужчина моей мечты, принц из сказки, о котором читала еще в детстве. Мы приближаемся друг к другу, его взгляд застывает на мне, и внутри начинают порхать бабочки. Влюбленность, взаимоуважение, свадьба, счастливые, а главное живые дети… Это все могло бы быть у меня. Если бы в тот злополучный день Сабуров провалился в преисподнюю.

Со вздохом открываю глаза, возвращаюсь в реальность. И вздрагиваю, потому что надо мной возвышается Сабуров. Его лицо искажено злобой, и по телу расползается страх. Парализует от жути, что исходит от него плотным туманом и окутывает меня. Он достает из-за пояса пистолет и направляет дуло мне в лоб. Я вижу, как дрожит его палец на спусковом крючке, и слышу выстрел…

Вскрикнув, вскакиваю и со стоном вдохнув, цепенею. Надо мной, как и во сне, стоит Самир. Но в его руке нет пистолета, и лицо не выражает ни единой эмоции. Только по глазам можно понять, как сильно он желает выстрелить мне в голову. Желает, но сдерживается, потому что убивать меня в четвертый раз ему уже неинтересно. Хочется чего-то нового, более болезненного. Сабуров знает толк в развлечениях.

— Встань, — приказывает стальным тоном.

Я не двигаюсь и не смотрю на него. Там, на глубине его зрачков, увижу лишь погибель.

— Ты оглохла, Анастасия? Встань и иди на кухню, поешь. Ты не ела два дня. Если планируешь заморить себя голодом и таким образом избавиться от меня, то зря. Я прикажу кормить тебя силой.

Разумеется. Разве он может себе позволить лишиться меня? Такой удобной жертвы.

— Привези мою собаку. Тогда поем.

Слышу, как хмыкает, прохаживается к окну и, распахнув тяжелые портьеры, тихо спрашивает:

— Думаешь, что можешь диктовать мне свои условия? Ошибаешься, Анастасия. Я жду ровно час. За это время ты поднимешься с кровати, спустишься вниз и поешь. В противном случае я пришлю за тобой охрану.

Он уходит, а я крепко, до боли в веках зажмуриваюсь.

— Ты пожалеешь, Самир. Клянусь, что будешь так же проклинать тот день, когда увидел меня впервые, как проклинаю его я. Клянусь, что будешь гореть в том же огне, в котором горю сейчас я. Клянусь.

***

И снова неизвестность и ожидание. Долгое, тягучее ожидание чего-то страшного и по-садистски болезненного.

Не знаю, зачем я здесь и как долго будет тянуться время до первой пытки. Наверное, именно так себя чувствует заключённый, которого приговорили к казни.

Мне всё ещё страшно, хоть я и пытаюсь делать вид, что ко всему равнодушна. Мне всё ещё больно слышать по вечерам его шаги в коридоре, как он останавливается у моей двери, стоит там несколько минут, а потом проходит дальше. Слышать, как закрывается дверь его комнаты и понимать, что всё вот так и останется… Никак. Он будет мучить меня, истязать ледяным равнодушием, а после нанесёт последний удар. Контрольный. Удар, от которого я не смогу оправиться.