Курнопай открыл дверцу, отломил самую крупную клешню, но раздумал ломать панцирь: сунул клешню в рот, хрупая ею, сиганул к полке. На глаза попалась бутылка, где на фоне дворца с выгнутыми углами крыши розовели, чем-то напоминающие рисунки на крыльях насекомых, иероглифы.
В бутылке лесным духом в образине карликового старичка стоял залитый водкой корень.
Пока рыскал взглядом среди посудин, авось попадется штопор, сколоть сургуч и вытащить пробку, из-за плеча протянулась рука и выхватила бутылку.
Обрадовался, предположив, что Миляга, ан нет, Болт Бух Грей.
— Разведка донесла, — лукаво лучась зрачками, промолвил Болт Бух Грей, — вам, любимец САМОГО и мой персональный любимец, женьшеневая настойка понадобится к середине двадцать первого века. В моей правительственной резиденции винотека глобального значения. Как-нибудь специально для вас устрою дегустацию. В эпоху коллекционеров трудно удержаться от собирательства. Я — коллекционер вин с десертным уклоном. Уклоны во всем, кроме державной политики внутри страны. В этом интимном подвальчике зелья всех континентов. Я лично предпочитаю после каждого посвящения взбодриться персиковым спиртом из Венгрии. «Спирт» — сказано для пущей важности. На самом деле мы выпьем персикового самогона-первача.
Болт Бух Грей добыл из бара, встроенного в стену за пределами полок, хрустальный сосуд, составленный из пяти рифленых шаров. Шестым шариком была пробка, на первый взгляд от флакона офицерских духов.
Главсерж, сделавшийся загадочным, предложил Курнопаю приглядеться к пробке. Курнопай склонился и сквозь отверстие, в которое едва ли проделся бы волос, увидел девушку: белая прическа с изумрудными молниями, открытый бюст, на ладонях желто-огненные персики.
Поясная девушка и соблазнительные персики вырисовывались из преломления света. Болт Бух Грей удовлетворенно повернул сосуд. Девушка прорисовалась в профиль, да не одна — с мужчиной. Оба вгрызались в мерцающие соком персики. Еще легкий поворот сосуда. Ладони мужчины накрыли девушкины груди, будто собираясь сорвать их, как плоды.
Первач лился тягуче веско, пламенея газовой синевой. Болт Бух Грей взял со столешницы другой бокал. Налитым туда самогоном поблескивали фиолетовые кристаллы. Задумчивость была в круговых движениях руки. Абсурдно вел себя властелин. Уж если родную сестру не пощадил…
Курнопай замер, приготовясь слушать Болт Бух Грея. Объяснит или попытается оправдать, почему цацкается с ним. Кое-что приоткрыл во время встречи в гимнастическом зале. Не лукавил ли?
Едва властелин заговорил о том, что пробку для закупорки персикового самогона исполнил по его заказу светоскульптор из Гонконга, Курнопай укрепился в своем ожидании. Какая-то метафорическая ниточка, пусть и не строго логическая, протянется от лучевых преломлений к тому, о чем Болт Бух Грей скажет чуть позже.
Поджаристый бок вкусно пахнул, лоснился. Курнопай не смог преодолеть соблазна, всадил в фазана пальцы и целиком отделил от костей.
Болт Бух Грей построжал взглядом, как укорил: зачем-де кидаться на жратву перед исключительным приговором, который вероятен только тут и с ним.
— Полагаю, мой дорогой Курнопай, вы не думали над иронией истории.
— Справедливо полагаете, господин главсерж.