Сальватор. Том 2

Даже самые непонятливые поверили в то, что готовится нечто, мягко выражаясь, двусмысленное под предводительством этого полковника, прятавшего лицо под надвинутой по самые глаза шляпой: он грозно приказал подчиненным построиться в три колонны, пустил вперед комиссара полиции и приказал двигаться на баррикады, поднявшиеся на улице Сен-Дени, в пассаже Гран-Серф и у церкви св. Лея.

Свистом, проклятиями, камнями была встречена колонна, двинувшаяся на баррикаду со стороны пассажа Гран-Серф.

Колонна двигалась, сомкнув ряды, решительно, непреклонно, и Сальватор оглянулся в надежде увидеть знакомых и посоветовать им спасаться.

Но вместо дружеских лиц он заметил на углу улицы насмешливую физиономию человека, который завернулся в плащ и наблюдал за происходившими событиями. Сальватор вздрогнул, узнав г-на Жакаля, любовавшегося творением своих рук.

Их взгляды встретились.

– Ага! Это вы, господин Сальватор! – обрадовался полицейский.

– Как видите, сударь! – холодно отозвался тот.

Однако г-н Жакаль словно и не заметил его холодности.

– Клянусь, я счастлив вас встретить и еще раз доказать, что подал вам вчера дружеский совет.

– Я и сам начинаю в этом убеждаться, – заметил Сальватор.

– Очень скоро вы получите абсолютную уверенность, а пока взгляните вон на тех людей.

– Королевских гвардейцев и пехотинцев? Вижу.

– А кто ими командует?

– Полковник.

– Я хочу сказать, вы знаете этого полковника?

– Эге! – удивился Сальватор. – Я не верю своим глазам.

– Кто же это, по-вашему?

– Полковник Рант?

– Он самый.

– Вернулся на военную службу?

– На один вечер.

– Ах да, его же так и не избрали депутатом!..

– А он хочет стать пэром!

– Значит, он выполняет особое задание?

– Вот именно, особое!

– И что он намерен делать?

– То есть что он сделает?

– Именно это я хочу знать.

– Когда он приблизится к баррикаде, он просто, спокойно, не дрогнув, произнесет одно-единственное слово из пяти букв:

«Огонь!» – и триста ружей послушно ответят на его приказ.

– Я должен это увидеть собственными глазами, – проговорил Сальватор. – Надеюсь, хоть это поможет мне его возненавидеть.

– А до сих пор вы его?..

– …только презирал!

– Следите за ним. И не дай Бог ему сейчас попасть под руку!

Сальватор последовал совету г-на Жакаля. Он увидел, как граф Рапт подъехал к баррикаде и равнодушным, ровным голосом, не дав себе даже труда подумать о положенном предупреждении, произнес страшное:

– Огонь!

IV. Снова бунт!

Раздался ужасный грохот, но его почти заглушили крики ужаса и боли.

Это было несчастье, павшее проклятием на головы священников и солдат, чиновников и короля.

Еще не успели стихнуть крики, как граф Рапт повторил: – Огонь!

Солдаты перезарядили ружья и снова открыли огонь.

Опять ответом им были крики ужаса. На сей раз толпа кричала не «Долой министров! Долой короля!», а «Смерть!».

Это слово оказало еще более жуткое действие, чем двойной залп, всколыхнув из конца в конец всю улицу с быстротой молнии.

Баррикада в пассаже Гран-Серф была оставлена бунтовщиками, и ее захватили солдаты г-на Рапта.

Тот бросал злобно-презрительные взгляды на людей, из-за которых он совсем недавно потерпел сокрушительное поражение.

Многое бы он отдал за то, чтобы перед ним оказались сейчас все избиратели, которых он принимал целых три дня, не говоря уж о фармацевте и пивоваре, братьях Букмонах и монсеньере Колетти! С какой радостью он захватил бы их на месте преступления, обвинив в неповиновении властям, и выместил бы всю злобу за собственную неудачу!

Но никого из тех, кого надеялся увидеть граф Рапт, на баррикаде не было. Аптекарь был занят дружеской беседой со своим приятелем-пивоваром; оба Букмона благочестиво грели ноги у жарко натопленного камина, а монсеньор Колетти сладко спал в теплой постели, и снилось ему, что монсеньор де Келен умер, а он, Колетти, назначен архиепископом Парижским.

Итак, господин Рапт напрасно высматривал своих врагов.

Впрочем, за неимением знакомых он стал бросать полные ненависти взгляды на естественных врагов всех честолюбцев – простолюдинов и буржуа. Он был готов испепелить их одним взглядом. Приказав расстреливать толпу, он сам ринулся в бой во главе отряда кавалеристов.

Он скакал вдогонку за разбегавшимися бунтовщиками, опрокидывал все, что ему попадалось на пути, топтал конем упавших на землю, рубил еще державшихся на ногах. Глаза его горели, он размахивал саблей, до крови терзал свою лошадь шпорами и напоминал не ангела-мстителя – ему не хватало божественного спокойствия, – а скорее демона мести. Увлекшись скачкой, он налетел на баррикаду и подобрал поводья, собираясь перемахнуть через неожиданное препятствие.

– Стоять, полковник! – внезапно раздался чей-то голос, словно выходивший из-под земли.

Полковник пригнулся к шее лошади, желая рассмотреть говорившего, как вдруг совершенно необъяснимым образом – так неожиданно и ловко все было проделано – кто-то оторвал его лошадь от земли и швырнул наземь; животное упало, увлекая графа в своем падении.

Господину Рапту на какое-то время почудилось, что началось землетрясение.