Сальватор. Том 2

– Я здесь именно за этим, монсеньор, – холодно проговорил в ответ будущий депутат.

– Тогда… побеседуем, ваше сиятельство.

– В чем вы можете меня упрекнуть, ваше преосвященство? – спросил г-н Рапт. – Я говорю, разумеется, о претензиях личного характера.

– Я?! – наивно переспросил епископ. – Чтобы я упрекал вас в чем-либо лично? По правде говоря, вы ставите меня в неловкое положение. Ведь если речь обо мне, ваше сиятельство, то я могу лишь похвастаться знакомством с вами! Я так и сказал королю и могу повторить это во всеуслышанье. Я любому готов рассказать, как я вам признателен!

– О чем же в таком случае речь, монсеньор? Раз вы мной довольны, как вы говорите, чем объясняется немилость, в которую я впал в ваших глазах?

– Это объяснить весьма непросто, – заметно смутившись, покачал головой епископ.

– Могу ли я вам помочь, монсеньор?

– Чего же лучше, ваше сиятельство! Вы ведь, как я полагаю, догадываетесь, о чем идет речь?

– Нисколько, уверяю вас, – возразил г-н Рапт. – Но мы, возможно, придем к цели, если постараемся вместе?!

– Итак, я внимательно вас слушаю.

– В вас словно заключены два человека, монсеньор: священник и политический деятель, – пристально глядя на епископа, начал граф. – Какого из двух я обидел?

– Да никакого… – с притворным сомнением в голосе отвечал епископ.

– Прошу прощения, монсеньор, – продолжал граф Рапт. – Давайте говорить откровенно. Скажите, какому из двух человек, составляющих вашу сущность, я обязан извинениями и возмещением?

– Послушайте, ваше сиятельство, – сказал епископ. – Я действительно буду с вами откровенен. Для начала позвольте мне напомнить, с каким восхищением я отношусь к вашему редкому таланту. Я до настоящей минуты не знаю человека, более вас достойного занять самый высокий государственный пост. К несчастью, появилось пятнышко, затмевающее блеск, которым я вас мысленно окружил.

– Объясните вашу мысль, монсеньор. Я с радостью готов исповедаться.

– Ловлю вас на слове, – медленно и холодно выговорил епископ. – Я желаю вас исповедать! Случаю было угодно, чтобы я узнал о совершенной вами ошибке. Признайтесь в ней как на духу, и если мне придется коленопреклоненно замаливать вместе с вами этот грех, я готов это делать, пока не добьюсь вашего прощения.

«Лицемер! – подумал граф Рапт. – Лицемер и глупец! Неужели ты думаешь, что у меня хватит дурости попасться в ловушку? Да я сам тебя сейчас исповедаю!»

– Монсеньор! – продолжал он вслух. – Если я правильно вас понял, вы случайно (он намеренно подчеркнул это слово)

узнали о допущенной мной ошибке. Наставьте меня на правильный путь! Простительный ли это грех или… смертный? Вот в чем вопрос!

– Загляните себе в душу, ваше сиятельство, спросите себя, – с сокрушенным видом промолвил епископ, – попытайте свою совесть. Есть ли что-нибудь серьезное… очень серьезное, в чем вы могли бы себя упрекнуть? Вы знаете, что я отношусь к вашей семье и особенно к вам с отеческой нежностью. Я готов снисходительно отнестись к вашему прегрешению! Доверьтесь мне, у вас нет более верного друга, чем я.

– Послушайте, ваше преосвященство, – молвил граф Рапт, строго взглянув на епископа. – Мы оба неплохо разбираемся в людях, безошибочно знаем людские страсти. Нам известно, что мало кто из нас, достигнув наших лет, с нашими аппетитами и честолюбивыми помыслами, способен, оглянувшись на прожитые годы, не заметить некоторые… слабости!

– Несомненно! – опустив глаза, перебил епископ, так как не мог выдержать пристального взгляда будущего депутата. – Человек по природе своей несовершенен, и, конечно, у всех нас позади целая вереница слабостей, ошибок… Однако, – продолжал он, поднимая голову, – есть такие слабости, разглашение которых может нанести серьезный, почти смертельный ущерб репутации!.. Если вы совершили именно такой грех, признайтесь, ваше сиятельство, что даже мы с вами не сможем предотвратить проистекающую из него опасность. Итак, спросите себя!

Граф с ненавистью взглянул на епископа. Он хотел бы осыпать его проклятиями, но подумал, что скорее с ним справится, «иезуитствуя» над его образом. И он с покаянным видом произнес:

– Увы, монсеньор, разве всегда человек помнит совершенное им в этом мире зло и добро? Ошибка, которая представляется незначительной нам, понимающим, что цель оправдывает средства, может оказаться огромным грехом, чудовищным преступлением в глазах общества. Человеческая природа столь несовершенна, как вы только что изволили заметить, а наше честолюбие так велико! Наши цели так грандиозны, а жизнь, увы, коротка! Мы настолько привыкли, стремясь к своей цели, каждый день устранять неожиданные препятствия, что легко забываем о вчерашних лишениях перед сегодняшними трудностями. А если так, то кто из нас не несет в себе страшной тайны, угрызения совести, опасения? Кто может себе сказать по совести в подобных обстоятельствах: «Я шел прямой дорогой до сегодняшнего дня, не оставив ни капли своей крови на придорожных колючках!