Сальватор

— Когда огласят этот прелестный ордонанс?

— Это уже сделано.

— То есть как? — не понял г-н де Маранд. — Почему же мне об этом ничего не известно?

— Возможно, вы узнаете в свое время. И не надо сердиться на вашего осведомителя за опоздание: просто у меня есть свой способ видеть сквозь стены: нечто вроде хромого беса, который приподнимает крыши, чтобы я увидел все происходящее на заседании Государственного совета.

— И когда вы смотрели сквозь стены Тюильри, вы видели, как составлялся ордонанс? — уточнил банкир.

— Больше того: я заглядывал через плечо тому, кто водил пером. О, фраз там не было или, вернее, была одна-единственная: «Мы, Карл Десятый, Божьей милостью… и так далее, выслушав доклад нашего государственного секретаря, министра иностранных дел… и так далее, постановляем распустить национальную гвардию Парижа». И все.

— И этот ордонанс…

— … разослан в двух экземплярах: один — в «Монитёр», другой — маршалу Удино.

— И завтра он будет в «Монитёре»?

— Он уже там. Правда, номер с ордонансом еще не вышел из печати.

Присутствующие переглянулись.

Сальватор продолжал:

— Завтра или, точнее, сегодня, потому что уже перевалило за полночь, — итак, сегодня в семь часов утра национальных гвардейцев сменят с постов королевская гвардия и пехотный полк.

— Да, — заметил кто-то, — а потом национальные гвардейцы сменят с постов пехотный полк и королевскую гвардию!

— Это, возможно, и произойдет в один прекрасный день, — сверкнув глазами, промолвил Сальватор, — только уже не по ордонансу короля Карла Десятого!

— Невозможно поверить в такое ослепление! — воскликнул Араго.

— Ах, господин Араго, — возразил Сальватор, — вы, астроном, можете с точностью до часа, до минуты предсказать затмения. Неужели вы не видите, что происходит на королевском небосводе?

— Чего же вы хотите! — заметил прославленный ученый. — Я человек рассудочный и, следовательно, привык сомневаться.

— Иными словами, вам нужно доказательство? — подхватил Сальватор. — Будь по-вашему! Вот оно.

Он вынул из кармана небольшой еще влажный листок.

— Держите, — сказал он, — вот пробный оттиск ордонанса, который будет напечатан в завтрашнем номере «Монитёра». Ах, жалость какая! Буквы немного смазаны: этот листок отпечатали нарочно для меня и очень торопились.

Он усмехнулся и прибавил:

— Это меня и задержало: я ждал, когда его отпечатают.

Он подал оттиск г-ну Араго, и листок стал переходить из рук в руки. Когда Сальватор насладился произведенным впечатлением, он, как актер, приберегающий эффекты, произнес:

— Это не все!

— Как?! Что еще? — послышались со всех сторон голоса.

— Герцог де Дудовиль, управляющий делами королевского дома, подал в отставку.

— О! — воскликнул Лафайет. — Я знал, что, с тех пор как полиция нанесла оскорбление телу его родственника, он ждал лишь удобного случая.

— Что же, — заметил Сальватор, — роспуск национальной гвардии — случай подходящий.

— Отставка была принята?

— Незамедлительно.

— Самим королем?

— Король заупрямился было, но ее высочество герцогиня заметила ему, что это место словно нарочно создано для князя де Полиньяка.

— То есть как для князя де Полиньяка?

— Да, для князя Анатоля Жюля де Полиньяка, приговоренного к смерти в тысяча восемьсот четвертом году, спасенного благодаря вмешательству императрицы Жозефины, ставшего римским князем в тысяча восемьсот четырнадцатом, пэром — в тысяча восемьсот шестнадцатом и послом в Лондоне — в тысяча восемьсот двадцать третьем. Надеюсь, теперь ошибки быть не может?

— Однако раз он посол в Лондоне…

— О, это не помеха, генерал: он будет отозван.

— А господин де Виллель дал на это согласие? — поинтересовался г-н де Маранд.

— Он слегка противился, — ответил Сальватор, с непонятным упорством сохраняя шутливый тон, — ведь господин де Виллель — хитрый лис, так, во всяком случае, рассказывают; я ведь имею честь его знать не более, чем большинство мучеников… да, именно мучеников, это слово подходит как нельзя более, я думаю, со времен «пяти процентов»! И, хитрый лис, он понимает, — хотя, по словам Бартелеми и Мери,

Пять лет уже Виллель (и стыд его не мучит)
Возводит на скале свое благополучье[11], —

он понимает, что нет такой скалы, пусть самой твердой, которую нельзя было бы взорвать (доказательство тому — Ганнибал, который, по рассказу Тита Ливия, прорвался через Альпийские горы с помощью уксуса), — и он боится, как бы господин де Полиньяк не стал тем уксусом, который превратит в пыль его скалу.

— Как! — вскричал генерал Пажоль. — Господин де Полиньяк в кабинете министров?

— Тогда нам остается лишь спрятаться! — прибавил Дюпон (из Эра).

— А я полагаю, что, напротив, нам придется показать зубы! — возразил Сальватор.

Молодой человек произнес последние слова совсем другим тоном, чем говорил до сих пор, и все невольно обратили на него свои взоры.

Только теперь трое друзей окончательно его узнали; это был их Сальватор, самый настоящий, а не какой-то там Вальсиньи г-на де Маранда.

В это время вошел лакей и передал хозяину дома депешу, проговорив:

— Срочное!