Сальватор

— Я предложил им свою шпагу, но они от нее отказались, — заметил Наполеон, сверкнув глазами.

— Они от нее отказались!.. Кто, сир?.. Простите, что я задаю вопросы вашему величеству.

— Люсьен, мой брат.

— Сир, ваш брат принц Люсьен не забыл, что первого брюмера он был председателем Совета пятисот.

— Сир! — вмешался Сарранти. — Обратите внимание, что голос этих десяти тысяч человек, стоящих под вашими окнами и кричащих: «Да здравствует император!» — это выражение воли народа, последняя попытка Франции. Более того — это последняя милость фортуны… Сир, во имя Франции, во имя вашей славы…

— Франция неблагодарна, — прошептал Наполеон.

— Не надо богохульствовать, сир! Мать не может быть неблагодарной.

— Мой сын в Вене.

— Ваше величество дорогу туда знает.

— Моя слава умерла на равнинах Ватерлоо.

— Сир! Вспомните ваши собственные слова, сказанные в Италии в тысяча семьсот девяносто шестом году: «Республика как солнце. Только слепец или безумец станет отрицать его свет!»

— Сир! Только подумайте: у меня здесь десять тысяч солдат, готовых в огонь и воду, они еще не были в бою, — прибавил генерал Брейер.

Император на минуту задумался.

— Позовите моего брата Жерома, — попросил он.

И вот самый младший брат императора, единственный из всех, кто сохранил ему верность, тот, кто, будучи вычеркнут из списка монархов, сражался как солдат, вошел, еще бледный и не совсем оправившийся после двух ранений, полученных в Катр-Бра и на ферме Гумон, а также после тягот отступления, когда он прикрывал отход войска.

Император протянул ему руку, потом вдруг и без предисловий сказал:

— Жером! Что ты передал под командование маршала Сульта?

— Первый, второй и шестой корпуса, сир.

— Реорганизованными?..

— Полностью.

— Сколько человек?

— Тридцать восемь или сорок тысяч.

— А вы говорите, что у вас, генерал… — обратился Наполеон к Брейеру.

— Десять тысяч.

— А у маршала Груши — сорок две тысячи свежих солдат, — прибавил Жером.

— Искусители! — пробормотал Наполеон.

— Сир! Сир! — вскричал Сарранти, умоляюще сложив руки на груди. — Вы стоите на пути своего спасения… Вперед! Вперед!

— Хорошо, спасибо, Жером. Держись поблизости: ты, возможно, мне понадобишься… Генерал, ждите моих приказаний в Рюэе. Ты, Сарранти, садись за этот стол и пиши.

Бывший король и генерал вышли с поклоном, унося в душе надежду.

Господин Сарранти остался с императором наедине.

Он уже сидел с пером в руке.

— Пишите, — приказал Наполеон.

Потом, задумавшись, продиктовал:

— «В правительственную комиссию».

— Сир! — воскликнул Сарранти и бросил перо. — Я не стану писать к этим людям.

— Не будешь писать к этим людям?

— Нет, сир.

— Почему?

— Все эти люди — смертельные враги вашего величества.

— Они всем обязаны мне.

— Это лишний довод, сир. Есть такие великие благодеяния, что за них можно заплатить только неблагодарностью.

— Пиши, я тебе говорю.

Господин Сарранти встал, поклонился и положил перо на стол.

— Что еще? — спросил император.

— Сир! Уже прошли времена, когда побежденные приказывали себя убить своим рабам. Написать в правительственную комиссию — все равно что вонзить вам нож в грудь.

Император не отвечал.

— Сир! Сир! — взмолился Сарранти. — Надо браться за шпагу, а не за перо. Необходимо воззвать к нации, а не к людям, которые, повторяю, являются вашими врагами. Пусть они узнают, что вы разбили неприятеля в тот самый момент, когда они будут думать, что вы направляетесь в Рошфор.

Император знал своего земляка, он знал: его не переубедить, даже приказ императора не помог бы.

— Хорошо! — сказал он. — Пришлите ко мне генерала Беккера!

Сарранти вышел. Явился генерал Беккер.

— Генерал! — начал Наполеон. — Должен вам сказать, что я отложил свой отъезд на несколько часов, чтобы послать вас в Париж: вам надлежит передать правительству новые предложения.

— Новые предложения, сир? — удивился генерал.

— Да, — подтвердил император. — Я требую передать мне командование армией от имени Наполеона Второго.

— Сир! Имею честь вам заметить, что подобное послание уместнее было бы передать с офицером императорской свиты, нежели с членом Палаты и правительственным уполномоченным, чьи обязанности ограничиваются сопровождением вашего величества!

— Генерал! — продолжал император. — Я верю в вашу преданность, потому и поручаю это дело именно вам, а не кому-нибудь другому.

— Сир! Если моя преданность может быть полезна вашему величеству, — отозвался генерал, — я готов повиноваться без колебаний. Однако я бы хотел иметь письменные инструкции.

— Садитесь и пишите, генерал.

Генерал сел на то же место, где только что сидел Сарранти, и взял отложенное им перо.

Император стал диктовать, и генерал записал: