Сальватор

Для того чтобы познакомить вас с ним, довольно будет рассказать о некоторых днях его юности.

Начиная с 1786 года, то есть, едва достигнув шестнадцатилетнего возраста, Пьер Эрбель был полноправным членом команды корсаров, куда записался добровольцем за два года до этого.

После того как он захватил шесть английских судов за одну кампанию, этот снаряженный в Сен-Мало корабль попал в руки англичан. Захваченный корабль отвели на рейд города Портсмута, а экипаж был посажен на понтоны.

Юный Эрбель с пятью своими товарищами попал на понтон «Король Яков». Они провели там целых пять лет. В трюме этого понтона была оборудована грязная камера, в которую и заключили шестерых пленников. В эту камеру воздух и свет проникали через одну-единственную бойницу шириной в фут и высотой в шесть дюймов. И несчастные видели небо только через это маленькое отверстие.

Однажды вечером Эрбель вполголоса сказал своим товарищам по несчастью:

– А не надоело ли вам здесь гнить?

– Ужас как надоело! – ответил один из них, Парижанин, который время от времени старался развеселить товарищей.

– Что бы вы отдали за то, чтобы выйти отсюда? – продолжал молодой человек.

– Руку, – сказал один.

– Ногу, – сказал другой.

– Глаз, – присоединился третий.

– А ты, Парижанин?

– Голову.

– В добрый час! Ты не торгуешься, значит, ты мне подходишь.

– Что? Я тебе подхожу?

– Да.

– В каком смысле?

– В таком, что сегодня ночью я собираюсь бежать отсюда. А поскольку ты готов, как и я, рискнуть головой, мы бежим вместе.

– Слушай, не пори чепухи, – сказал Парижанин.

– Ты можешь объяснить, в чем дело? – попросили остальные.

– Сейчас объясню… Мне ужасно надоела эта горячая вода, которую они называют чаем, эта обезумевшая корова, которую они называют говядиной, этот туман, который они называют воздухом, эта луна, которая для них является солнцем, и эта намазанная сметаной головка сыра, которую они величают луной. И поэтому я решил их покинуть.

– Как это – покинуть?

– Это вам знать ни к чему, поскольку со мной пойдет только Парижанин.

– Почему же это с тобой пойдет один только Парижанин?

– Потому что мне не нравятся люди, которые что-то стараются выгадать, когда речь идет о Франции.

– Черт возьми! Мы вовсе не хотим что-то выгадать!

– Тогда – другое дело! Готовы ли вы пожертвовать жизнью в том деле, которое мы попытаемся провернуть?

– А у нас есть шанс остаться в живых?

– Один шанс есть.

– Из скольких?

– Из девяти.

– Тогда мы готовы!

– В таком случае все в порядке.

– И что мы должны сделать?

– Ничего.

– Однако…

– Вы должны будете только смотреть и молчать. И ничего больше.

– Ну, это совсем несложно, – сказал Парижанин.

– Зря ты так считаешь, – сказал Эрбель. – А пока – молчок!

Эрбель снял с себя галстук и знаком показал соседу, чтобы тот последовал его примеру. Вслед за ним и все остальные сняли галстуки.

– Отлично! – сказал Эрбель.

Собрав галстуки, он связал их. Получилось нечто вроде веревки. Он опустил конец импровизированного линя в бойницу и стравил его до конца. Потом втянул его в камеру.

Конец этой веревки был сухим.

– Черт! – пробормотал он. – Кто пожертвует рубахой?

Один из пленников снял с себя рубаху и оторвал от нее полоску.

Эрбель притязал эту полоску к галстукам, укрепил на конце вместо свинца голыш и снова произвел операцию замера высоты бойницы.

Когда он втащил линь, конец его был мокрым. Значит, веревка была достаточно длинной: она достигла воды.

– Все прекрасно, – сказал Эрбель.

И снова забросил линь.

Ночь была темной и увидеть болтающуюся снаружи веревку было практически невозможно.

Остальные заключенные с беспокойством наблюдали за его действиями и уже собрались было обратиться к нему за разъяснениями. Но он ответил им знаком, который означал: «Молчите!»

Так прошел час.

Колокол Портсмута начал пробивать время.

Пленники с тревогой считали удары.

– Двенадцать, – сказал Парижанин.

– Полночь! – повторили остальные.

– Уже поздно, не так ли? – спросил чей-то голос.

– Никогда не бывает слишком поздно, – ответил Эрбель. – Замолчите!

В камере снова наступило молчание.

Через несколько минут на его лице появилась улыбка.

– Клюет, – сказал он.

– Отлично, – произнес Парижанин. – Теперь тяни.

Эрбель осторожно потянул линь, словно это был шнур звонка.

– Не отпускает? – спросил Парижанин.

– Готово! – ответил Эрбель.

И начал осторожно тянуть веревку. А остальные пленники поднялись на цыпочки, чтобы увидеть, что же такое он достает.

А он достал маленькую полоску стали, тонкую, как пружина часов, и острую, как челюсть щуки.

– Я знаю, что это за рыбка, – сказал Парижанин. – Она называется пила.

– И знаешь, с каким соусом ее едят, не так ли? – ответил Эрбель.

– Прекрасно знаю!

– Тогда за работу!

Эрбель отвязал пилу, и через пять минут инструмент этот уже начал беззвучно вгрызаться в дерево корпуса «Короля Якова», расширяя бойницу до таких размеров, чтобы через нее смог пролезть человек.

А тем временем Парижанин, который схватывал все на лету и связывал между собой все действия Пьера Эрбеля подобно тому, как тот связывал галстуки, тихим голосом объяснил сотоварищам, каким образом Пьер Эрбель смог раздобыть инструмент, которым теперь работал.