Сальватор

– День на день не приходится. Бывают и простои, – сказал Туссен. – Где-то по три франка в день.

– Да заткнись же, Туссен!

– Почему это я должен заткнуться? Господин граф спросил меня, сколько я зарабатываю, и я ему ответил.

– Три франка в день, – повторил граф, делая вид, что не замечает спора двух приятелей. – Это значит, по девяносто франков в месяц и по тысяче франков в год.

– И что же дальше? – спросил Жан Торо. – Это нам прекрасно известно.

– А то, что я предлагаю вам за один только вечер заработать столько же, сколько вы заработаете за двадцать пять лет.

– Двадцать пять тысяч франков? – воскликнул Туссен. – Вы шутите! Двадцать пять тысяч франков за один вечер – этого быть не может!

– Сами видите, – продолжал Вальженез, – что с такими деньгами вам есть на что жить, не работая. Потому что, положив свои двадцать пять тысяч под проценты, будете иметь по тысяче двести пятьдесят ливров ренты.

– И не работать! – повторил Туссен. – Слышишь, Жан? Не работать!

– А что же это я буду делать, если не буду работать? – наивно спросил Жан Торо.

– Вы будете делать то, что вам захочется: можете ходить на охоту… на рыбалку, если охота вам не нравится. Можете купить землю и работать на ней. Вы сможете делать все, что делают богатые люди, то, что делаю я сам.

– О, да! – с горечью произнес Жан Торо. – Я буду похищать шестнадцатилетних девушек у их женихов и у их родных! Вот развлечение для тех, кто не работает! Вот чем вы занимаетесь, господин граф!

– Ну, тогда вы будете делать то, что вам нравится. Но я предлагаю вам обоим пятьдесят тысяч франков: по двадцать пять тысяч на каждого.

– Двадцать пять тысяч франков! – снова повторил Туссен с горящими от вожделения глазами.

– Помолчи, Туссен! – суровым голосом сказал плотник.

– Двадцать пять тысяч франков, друг мой Жан, – повторил с нежностью в голосе угольщик.

– Ты получишь двадцать пять тумаков, если не замолчишь, Туссен.

– Пятьдесят тысяч франков на двоих. Деньги вы получите сегодня же вечером.

– Это целое состояние, Жан! Целое состояние! – пробормотал угольщик.

– Да умолкнешь ли ты, несчастный! – сказал Жан Торо, угрожающе замахиваясь на приятеля.

– Но ты хотя бы спроси у него, как мы можем заработать эти двадцать пять тысяч франков.

– Ладно, – сказал Жан Торо.

И, поворачиваясь к пленнику, спросил:

– Итак, господин граф, вы оказываете нам честь предложить каждому по двадцать пять тысяч франков? А не скажете ли мне, какую работу мы должны выполнить для того, чтобы заработать такую сумму?

– Я предлагаю вам такую сумму за мою свободу. Все очень просто.

– Ты слышал, Жан Торо? – спросил угольщик, толкая приятеля локтем в бок.

– Туссен, Туссен! – пробормотал Жан Торо, пронизывая своего приятеля взглядом.

– Молчу, молчу… Но ведь двадцать пять тысяч франков…

Плотник повернулся к графу.

– А с чего это вы взяли, что мы держим вас в неволе, дворянчик? – спросил он.

– Да потому, – ответил Вальженез, – что кто-то, как мне кажется, вам за это заплатил.

Жан Торо занес свою лапищу над Лореданом. Но потом, сделав усилие над собой, медленно опустил руку.

– Заплатил! – сказал плотник. – Только люди, подобные вам, господин граф, люди, которые покупают или продают честь других, могут платить за это деньги. Да, именно так поступают богатые люди, те, кто не работает. Они платят за то зло, которое не могут творить сами… Слушайте хорошенько, господин граф: будь вы в десять раз богаче, имей вы возможность предложить мне вместо двадцати пяти тысяч франков миллион за то, чтобы я отпустил вас хотя бы на минуту раньше указанного мне срока, я отказался бы с презрением, которое никак не меньше радости, какую я получаю оттого, что вы – мой пленник.

– Я предлагаю вам сто тысяч франков вместо пятидесяти, – лаконично произнес господин де Вальженез.

– Жан! Жан! – вскричал Туссен. – Ты слышишь? По пятьдесят тысяч на брата!

– Туссен, – продолжал плотник. – Я считал тебя честным малым. Еще слово, и ты мне больше не друг!

– Но послушай, Жан, – вкрадчиво сказал Туссен. – Ведь то, что я тебе говорю, пойдет на пользу не только мне, но и тебе!

– Как это – мне?

– Конечно! И тебе… И Фифине, и твоему ребенку!

При словах «И Фифине, и твоему ребенку» глаза Жана Торо стали метать молнии.

Он тут же схватил Туссена за шиворот и, потряся его, словно лесоруб, трясущий дерево перед тем, как срубить, воскликнул:

– О! Да замолчишь ли ты когда-нибудь, несчастный!..

– А особенно будет счастлив твой ребенок, – продолжал Туссен, прекрасно знавший о том, что на эту тему он может говорить совершенно безнаказанно. – Ведь врач порекомендовал твоему ребенку жить в деревне.

Плотник вздрогнул и отпустил Туссена Лувертюра.

– У вас больная жена и хилый ребенок? – снова заговорил Вальженез. – Вы сможете восстановить их здоровье и все-таки колеблетесь?

– Нет же! Нет! – вскричал плотник. – Гром и молнии! Я не колеблюсь!

Туссен еле дышал. Господин де Вальженез затаил дыхание: было неясно, согласится ли Жан Торо или откажется от его предложения.

А тот посмотрел сначала на своего приятеля, а затем перевел взгляд на пленника.

– Так вы согласны? – спросил граф.