Салават Юлаев

Или прав Бухаир, и для башкир должно быть одно — что царь, что царица, или не прав Салават и русский всегда враг башкирам?! «А Хлопуша? А Семка?» — остановил себя Салават.

— Салават продался русским! — послышалось восклицание сзади.

— Где сотник Давлетев! Ты продал его?!

— Не пойдём под пушками! Назад, по домам!

— Бей казаков! — раздались выкрики, и Салават, научившийся теперь различать своих воинов по голосам, узнал, не оглядываясь, всех крикунов.

Последний возглас принадлежал Мухамедзяну. Горячий юноша, вооружённый отличным луком, прекрасный стрелок, он выхватил из колчана стрелу.

«Если он пустит стрелу в казаков — всё пропало!» — мелькнуло в уме Салавата.

Он нагнулся и ткнул рукоятью нагайки коня под живот. Жеребец скакнул, словно барс, и вмиг Салават схватил стрелка за руку.

— Мальчишка! — громко в упор сказал он. — Тебя нужно было оставить дома. Кто не умеет подчиняться начальнику, тот не дорос до войны. Поедешь домой, к отцу…

Мухамедзян опустил голову. Отроческий румянец покрыл его щеки. На чёрных глазах показались слёзы.

— Прости его, Салават-ага, — заступился Кинзя. — Готовность к битве — хорошее свойство воина. Сегодня он сделал глупость, а завтра, быть может, покажет другим пример.

— Прости его, Салават-ага! — подхватили Салах и Сафар. — Он молодой, прости…

Салават поглядел на них и усмехнулся. Он знал, что они первые из башкир подхватили крик тептярей.

— Прощаю для вас двоих, — сказал Салават, обращаясь к ним. — Научите его, как надо вести себя в войске.

Салават осмотрел свой отряд. Все сбились в нестройную массу, стоял галдёж; крики людей мешались с блеянием овец и барашков, с ржанием и фырканием коней, сотни все перепутались, шли какие-то споры, и кое-где готова была завязаться драка.

Салават взглянул на казачий отряд. Отойдя немного, отряд остановился, дожидаясь башкир. Салават заметил, что несколько человек совещаются с полковником. Он привстал в стременах.

— Опять вы как бабы! — выкрикнул Салават всей грудью. Резко прозвучав, его голос покрыл все остальные. — Все по местам! Сотники, вперёд! — скомандовал он.

И, снова построившись, отряд двинулся за Салаватом.

Но, наведя порядок, сам Салават нисколько не стал спокойнее. Обида на казаков, сомнения в своей правоте, неприязнь к полковнику, а через него — и к самому царю тревожили его, и тёмным смятением было полно его сердце. Он хотел отогнать песней тревогу, но песня не приходила.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В Бердской крепости не хватало места для всех стекающихся сюда отрядов. Вокруг её стен кишел народ. Приходящие с разных сторон крепостные крестьяне, заводские крепостные рабочие, тептяри и мещеряки, чуваши, татары, башкиры стояли лагерем возле её стен.

Каждый устраивался на биваке на свой лад: одни рыли себе землянки, те сколачивали дощатые навесы, эти устраивались в возах, прикрытых наподобие цыганских кибиток, кочевники раскидывали кочевые шатры.

Сотня возов с задранными вверх оглоблями стояла между кострами.

Предложив башкирам и тептярям самим выбрать место для бивака, казачий полковник Овчинников взял с собой в крепость только Салавата.

Салават оставил Кинзю вместо себя начальствовать над всеми. Он оглянулся, отыскивая глазами Семку, но тот вдруг исчез, затерявшись в многотысячной массе повстанцев.

Царский полковник Овчинников привёл Салавата в избу, где был на постое сам.

— Отдохни покуда с дороги, а там ужо к вечеру я тебя к самому государю сведу, — пообещал он и ушёл из избы, предоставив Салавату устраиваться.

Но Салават не был расположен к отдыху. Девятнадцатилетний юноша, внезапно ставший начальником тысячи воинов, зачинщик восстания, он не чувствовал никакой усталости. Волнение его гнало прочь усталь. Он полон был жажды деятельности и движения, тем более что было раннее утро.

В замешательстве он присел на лавку, встал, нескладно потоптался из угла в угол…

Молодая хозяйка-казачка поставила перед ним миску блинов. Салават поклонился.

— Рахмат. Спасибо…

— Чай, думаешь, со свининой? — спросила она, усмехнувшись.

— Зачем свинина! Я есть не хочу. Сыт…

— Ну, ляг, полежи с дороги.

— Лежать нельзя… Сердце горячий — на войну гулять надо ведь! — точно объяснил он ей своё состояние.

Женщина понимающе улыбнулась.

— Поспеешь навоеваться! Иди, коли так, погуляй по крепости, на базар, что ли, — ласково предложила она.

И Салават вдруг обрадовался, кивнул:

— Пойду погуляю.

За окном на улице в этот миг послышался шум. Салават выскользнул из избы.

По улице толпилось множество народу. Расспрашивая людей, Салават узнал, что внезапным картечным выстрелом из Оренбурга убит и поранен почти весь разъезд казаков, слишком приблизившийся к стенам.

В тот век, век долгих, упорных осад, у всех народов, во всех, без изъятия, войнах вёлся обычай, описанный в тысячах повестей, — обычай словесных турниров и полушутливых перекличек между осаждающими и осаждёнными. Так же велось и под Оренбургом: каждое утро несколько удальцов из лагеря Пугачёва, вскочив по коням, подъезжали к самым стенам осаждённого города, чтобы разведать настроения гарнизона и жителей.