Салават Юлаев

«Великий государь и над цари царь, достойный император…» «…Российского войска содержатель, всех меньших и больших уволитель и милосердой, сопротивников казнитель, больших почитатель, меньших почитатель же, скудных обогатитель, самодержавный Пётр Фёдорович Всероссийский и прочая и прочая» наконец явился к народу, волей которого поднят был на гребень восстания не он первый в истории, и стал повелителем и вождём из простого беглого казака…

Емельян Пугачёв, названный Петром Третьим, осаждал Оренбург. Ставка его была в Бердской крепости, под Оренбургом. Сюда со всех четырёх сторон стекался народ… По Москва, а Берда в те дни стала сердцем России.

Ещё не зная, что дальше делать, как быть и куда идти, только с верой в свою правду и силы народа, повстанцы копили мощь. Каждый день подходили сюда многосотенные подкрепления.

Уже тысячные толпы вооружённых чем попало людей сошлись под знамёна восстания, и перед ними пали крепости и городки: был взят Илецкий соляной городок, место каторги, где выпущены были колодники, взяты Нижне-Озёрная и Сакмарская крепости, терпели осаду твердыни Урала — Оренбург, Губерлинск и Уфа, были захвачены медеплавильные заводы, редуты, острожки и многое множество сел, деревень и казачьих станиц…

Смелый каторжник, многократный беглец, Афанасий Иванович Соколов, по прозванию Хлопуша, был одним из немногих, кто через сплочённый круг яицких казаков, окруживших «царя», пробился к нему, получил его доверие и по его поручению теперь завоевал крепости и заводы, поднимал людей на восстания. Заводские крепостные рабочие сотнями переходили на сторону «государя», стараясь помочь всеми средствами вооружению восставших.

Петербург выслал войска против мужицкого царя.

— Жена-то, жена — на мужа! — шептали в народе. — Ведь поп их венчал и читал из святого писания: «Жена да боится мужа»… Ну, баба!

Генерал-майор Кар, назначенный главнокомандующим правительственных войск, собрал всё, что мыслимо, по редутам и городкам Самарской линии, — орудия, ядра, порох, седых инвалидов, но, не надеясь на слабое войско, наскоро, несерьёзно состряпанное без настоящего внимания, он потребовал подкреплений со всех сторон: из Казани и из Москвы — солдат, казаков — с Дона и «инородцев» — с Урала…

Весть о том, что башкиры, собранные по приказу царицы, идут к генералу Кару, встревожила Пугачёва. Он, человек, бывалый в боях, видавший их в битвах с немцами, умел оценить башкир как отчаянный, безудержный народ и предпочёл их иметь на своей стороне, а не против себя.

Он приказал написать манифест к башкирам на татарском языке. Когда татарин Идоркасоставил его и перевёл Пугачёву, царь, подумав, добавил:

— Пиши ты, Идорка, к башкирцам ещё такие слова: жалую вас землями, травами и лесами, реками и горами, порохом и свинцом, и живите, как звери степные, как рыбы в воде, как птицы в небе — по всей вашей вольной воле…

— Доброй слова сказал, бачка! — воскликнул Идорка.

— Не я сказал — батыр один в Питербурхе, когда я ещё на престоле сидел, так мне молвил. Спросил я тогда его, чего ваш башкирский народ хочет, он мне так сказал, — пояснил Пугачёв.

— Доброй слова! — одобрил ещё раз Идорка и принялся строчить.

Ещё манифест к башкирам не был размножен, как в Берду примчался гонец из башкирских земель и стал требовать государя.

Когда привели его к Пугачёву, он рассказал, что он беглый солдат, а сейчас бежал с рудника, скрывался в башкирах и ускакал, когда по кочевкам явились солдаты собирать народ, по указу царицы, против царя.

— Слыхал, — сказал Пугачёв.

— Башкирцы, тебе не во гнев, государь, не любят твоей благоверной супруги. Их можно к тебе привести. Пошли им письмо за своей рукою навстречу.

— И приведёшь? — Пугачёв посмотрел испытующе.

— Приведу! — подтвердил гонец. — Есть у меня там знакомцы.

Наградив гонца сапогами, чаркой вина из своих царских рук и полтиной, Пугачёв наутро отправил его с манифестом перехватить башкир, высланных властями Екатерины.

Бывший беглец, а теперь личный царский посланец, Семка летел стремглав, поспевая к Стерлитамакской пристани, прежде чем туда явятся отряды башкир.

Но тептярский сотник Давлетев выдал его, поймав на раздаче пугачёвского манифеста башкирам и тептярам.

Так Семка попал к Богданову в плен.

После беседы с Богдановым и неожиданно подслушанного разговора на берегу Ашкадара Салават плохо спал. Он совсем не радовался тому, что офицер обещал передать ему ещё тысячу человек. Огромная толпа чужих, незнакомых людей связывала Салавата. Обмануть двоих труднее, чем одного, но обмануть тысячу человек невозможно: кто-то из них да знает же пути на Биккулову и на Оренбург!

Салават понял свою ошибку.

— Дурак, — корил он себя. — Ты хотел быть умнее всего парода — и вот попался. Тысяча человек поведут тебя в войско царицы, и ты не сможешь от них уйти. Если бы ты не стал их начальником, ты бы мог скрыться один, а теперь, у всех на виду, тебе никуда не суметь убежать…

Салават больше всего жалел о том, что не поделился ни с кем своим намерением идти к царю и заранее не сумел сложить вокруг себя кучку надёжных людей.

Утром Кинзя подошёл к другу.