Салават Юлаев

Она знала, что по законам пророка муж может ее отослать от себя обратно к отцу за бесплодие. Но за годы разлуки она сжилась с Салаватом, с вечными мыслями только о нем и о его возвращении. Он стал ее мечтой. Она ждала его, и как было бы полно ее счастье, если бы в час его возвращения она могла в самом деле вынести навстречу ему сына!.. Но его не было, и в своем трехлетнем вдовстве семнадцатилетняя женщина успела уже ощутить тоску бесплодия и желание материнства. Она привыкла смотреть на бесплодие как на позор. Слова Салавата о сыне повергли ее в этот позор.

Она плакала...

Грудь Салавата еще никогда до сих пор не бывала влажной от чьих-либо слез. От того, что к нему доверчиво прижималась эта девочка, называемая его женой, он вдруг ощутил в себе прилив мужества, сил и особого мужского превосходства.

- Не плачь, ласточка. Разве ласточки плачут?! Я никуда не пущу тебя, никому не отдам... Ты моя... - сказал он покровительственно и нежно.

И вся ее радость, все то тепло, с которым затрепетала она на его груди, в один миг дали ему попять, чем был он для нее за годы разлуки.

- Цветок мой! - шепнул он ей.

Но радость встречи с Аминой была в тот же миг нарушена разъяренным Юлаем.

- Нашелся?! - воскликнул он. - Позорить меня пришел?! У меня на кочевке?! У старшины? Ты щенок, истаскавшийся по дорогам!.. Пришел - так молчал бы, жил бы уж тихо, губишь себя и меня! Молчи! - крикнул он, заметив, что Салават пытается что-то сказать.

- Может, опять уйти? - вызывающе спросил Салават, сделав движение к выходу.

- Салават'м! - выкрикнула Амина, вцепившись в его рукав, словно он в самом деле, едва появившись, готов был исчезнуть.

И Юлай, зараженный ее опасением, вдруг тоже сдался:

- Куда ты пойдешь?! Только выйди с кочевки - я тебя прикажу схватить и отдам русским...

- Меня?! - задорно спросил Салават, словно поверил тому, что запальчивость старика может его довести до подобного шага.

- Тебя, щенка! Своими руками отдам заводским командирам.

- Отдай! - весело сказал Салават, схватившись за рукоять кинжала. - Вот что для них!

- Салават! Салават!.. - испуганной горлицей стонала Амина.

И вдруг распахнулся полог - в кош ворвалась мать Салавата. Она была у жены муллы, болтала о всяческой чепухе уже не один час и могла бы сидеть там за чаем и сплетнями еще, может быть, столько же времени, если бы прискакавший домой Кинзя не принес радостной вести.

Не слушая мужа, она обняла дорогого, вновь рожденного сына, она ласкала его, гладила, причитала и приникала к нему... Амина - с одной стороны, мать - с другой, они не вызывали друг в друге ревности и неприязни. Делить его между собой было естественно для обеих, и у обеих в глазах было счастье...

Старик не выдержал.

- Ну, ну, повисли на малом! - сказал он строго. - Воды надо дать умыться ему да печку топить, варить... Иди-ка сюда, Салават, - позвал он по-деловому, как мужчина мужчину...

Оставив женщин заниматься хозяйством, Салават вышел к отцу.

- Садись, - указал Юлай на подушку. - Надо совет держать... - сказал он спокойно и положительно.

В кош вбежал брат Сулейман.

- Арума! - приветственно закричал Сулейман, тряся обе руки Салавата. Вернулся!.. Ару, ару!..

Он держался восторженно, по-мальчишески, и Салават почувствовал себя старше его на несколько лет.

- Где был, говори скорей!.. Говорят, ты про новый закон слыхал?.. Когда новый закон? Скоро война? - сыпал вопросами Сулейман.

- Сайскан, кишкерма! - прикрикнул Юлай. - Сбегай за старшим братом, велел он Сулейману.

Но Ракай вошел сам.

- Салам-алейкум! - приветствовал он от порога строго и чинно.

В отличие от Сулеймана он был степенен, полон достоинства, толст и надут. И симпатии Салавата остались полностью на стороне среднего брата.

"Лучше сорока, чем сыч!" - подумал про себя Салават.

Юлай заговорил с сыновьями. Они уже знали о том, как вел себя Салават перед толпою.

- Бухаир ускакал к себе, - сокрушенно вздохнув, сообщил Юлай главную причину своих опасений. - Писарь все-таки он. Как знать, что начальству может сказать! Скажет, что ко мне сын воротился, что сын бунтовщицкие слова говорит, мятежные песни поет у меня на дворе... Что делать?

- Придется коней давать, деньги давать... - заметил Ракай.

- Много не надо, - сказал Сулейман. - Когда Нурали-старшина прислал тебе арабского стригуна, писарь глаз от него не мог отвести. Отдай аргамака и глотку ему заткнешь. Подавится - будет молчать.

- Жалко конька, - причмокнув, сказал Юлай. - Молодой еще и не кован...

- Я сам отведу его Бухаиру, - предложил Салават. - Писарь любит покорность. Приду к нему, приведу коня. У меня есть еще и четыре новых подковы.

Юлай удивленно взглянул на сына. Он не привык видеть в Салавате угодливость и покорность.

"Жизнь научила!" - подумал он. И странно - не ощутил никакой радости от того, что Салават оказался не так своеволен, не так горяч, как он ожидал. Ранняя мудрость и успокоение сына его не порадовали. Он промолчал.

- Отведи, - подтвердил за отца Ракай. - Сам отведешь - лучше будет.